Генри Морган - Проклятое наследство

— Да… неплохой коктейль получается.

В папке также была собрана информация на ее родителей. Отец — Мартин Горине, занимался в молодости мелким мошенничеством, за что был осужден на 4 года. В тюрьме ему удалось завести нужные знакомства, и уже через полгода после освобождения он был правой рукой чикагской мафии, специализировавшейся на отстаивании ее интересов и захвате новых территорий у конкурирующих группировок. Еще через год Мартин знакомится с Анной Давыдовой, которая являлась дочерью главаря самого крупного на тот момент синдиката, корни мафии уходили на солнечный остров Сицилия.

Мартин познакомился с Анной только для одной цели — чтобы обезоружить конкурентов, имея такой козырь в рукаве, они могли обладать практически безграничной властью. Но, как это бывает, в самый неподходящий момент Мартин влюбляется, и влюбляется не в кого попало, а в Анну. Впрочем, его чувства были небезответны. Но нараставшее напряжение в криминальных кругах не давало им возможности быть вместе. Если бы об их связи узнали, то их бы вместе и убили, как Ромео и Джульетту. Но трудно предугадать, что будут делать такие люди, как они, с их знаниями и возможностями.

Так и случилось. Мартин и Анна заручились поддержкой людей, которые были не против совершить революцию, а дальше дело техники — стравить между собой два дома. После кровавых событий тех дней они разгромили оставшиеся силы обоих домов мафии. И на этих руинах основали свою собственную мафиозную семью. Все правобережье и далеко в глубь континента принадлежало им. Конечно, такая власть не может быть сосредоточена в одних руках, поэтому в скором времени была проведена крупномасштабная операция, в ходе которой Мартин Горине был осужден на 15 лет, а Анна убита. Единственный их ребенок Аманда вынуждена была расти в постоянном страхе, то и дело переезжая от одних преданных им людей, к другим. Фамилия Давыдова была дана ей не случайно. Так у нее было больше шансов на спокойную жизнь. Потому что на Анну Давыдову не было возбуждено дело и ее имя никак не связывалось с теми преступлениями.

После своего освобождения Мартин не пытался больше занять трон, но и свое влияние он также не потерял. Он стал темным кардиналом, который перед законом остается чистым.

— Да… — подумал я, — теперь понятно, что имел в виду Мейлз. Информация здесь и вправду исчерпывающая, только кое-кому не хотелось, чтобы об этом узнали.

Я положил руку на раненое плечо. Боль снова разыгралась. Мне бы, по хорошему счету, нужно в больницу, но этот шаг был бы слишком рискованным, засветиться с огнестрельным ранением. Каждый такой факт, зарегистрированный в больнице, обязывает их вызвать полицейского, что в моем случае сулило мне еще большие неприятности, нежели простреленное плечо.

Отложив папки в сторону, я вспомнил о Мейлзе, ведь вполне возможно, что за ним тоже направились бандиты. Набрав его номер, я стал ждать, в трубке раздавались только гудки, так и не дождавшись ответа, я положил трубку. Я продолжал с завидной настойчивостью звонить Мейлзу в надежде, что он жив и сейчас снимет трубку.

Но мои мысли рисовали совсем не радужные образы, в который раз слушая звук гудков, монотонно доносившийся из телефона. Положив трубку, я пытался составить картины произошедшего с ним. Все они сводились к одному концу. Конечно, я тешил себя мыслью, что ему так же повезло, как мне, и он смог разделаться с бандитами иди даже ускользнуть от них, не вступая в бой. Эта мысль не была такой уж абсурдной, учитывая его прошлую военную подготовку. К тому же, восстанавливая в памяти картинку, как Мейлз с ловкостью орангутанга спустился с пятого этажа за каких-то пару секунд, несмотря на свою грузную комплекцию, предполагать, что он сейчас жив, было не так и глупо.

Подобные мысли, может быть, продолжались еще очень долго, но в трубке наконец-то раздался шорох от дыхания того, кто снял ее на том конце провода. Я уже хотел было радостно начать говорить, как голос в трубке унял мое желание:

— Да, — раздался тихий женский голос.

Этот голос показался мне знакомым. Мейлз, как мне казалось, жил один, да и голос отдавал знакомыми нотками.

— Генри, это ты? — продолжил женский голос.

Я тут же повесил трубку. Эта интонация, конечно же, — это Сильвия! Это та фигура, которая все это время находилась в тени на шахматной доске. И эту силу я никак не брал в расчет. Самое большое мое предположение относительно нее — так это то, что она очередная пешка Джимми. А она оказалось настоящей королевой.