Павел Шестаков - Через лабиринт

Кравчук ткнул себя карандашом в подбородок. Разноцветная палочка утонула в густой бороде.

- Улика, - назвал Козельский машинально.

Геолог подсчитал буквы, дотрагиваясь до клеток кончиком карандаша.

- Верно. Не сообразил.

- Всегда что-нибудь не угадаешь. Я еще ни одного кроссворда не добил до конца.

- У меня были. Мы в партии соревновались. Попадется старый журнал... Я геолог. А вы?

- Я химик.

- Химик?

Козельский уловил недоверие в голосе геолога.

- Да, второй год работаю. После института.

- И нравится? Химия?

- Конечно, - ответил Вадим. - Почему бы и нет?

- Воздуха мало. Отрава одна.

- Вот и еду подышать, в отпуск.

Кравчук, кажется, больше не сомневался, и Вадим остался доволен завязавшимся разговором. Он не собирался расспрашивать Кравчука. Пока нужно было лишь познакомиться, чтобы иметь возможность встречаться в Тригорске. Да и говорить-то было особенно некогда - весь полет занял меньше часа.

- Я тоже на отдых, - сказал геолог. - Нужно квартиру подыскать. Жена приедет. Домов отдыха не люблю. Диким лучше. Свободней. Сейчас с квартирами легко. Весна. Вот летом попробуй.

Вадим поддержал его:

- Месяц и я на одном месте не выдерживаю. Поэтому определенными планами себя не связываю. Пока приятель помог достать номер в гостинице.

- Если один, что связывать. А у меня жена.

В прозрачном синем небе рельефно прочертилась снежная гряда на горизонте, и совсем близко, прямо среди равнины, выросли отдельные, похожие на сахарные головы горы. Одна голова, пониже, стояла со сломанной верхушкой. Вместо нее торчали три скалистых обломка, а у подножия их маленький зеленый городок. Это и был Тригорск.

Они сели в микроавтобус - маршрутное такси и покатили в город, вдыхая особенный здешний воздух, словно составленный из острых, покалывавших легкие холодных кристалликов, лопавшихся внутри, как пузырьки шампанского. От воздуха этого Козельскому стало весело и не верилось, что черный, мрачноватый Кравчук, возможно, убийца и опасный преступник.

Распрощались они у Цветника - яркого бульвара, обсаженного жесткими вечнозелеными кустарниками. Здесь был центр, гуляли отдыхающие и пили целебную и неприятную на вкус воду из плоских голубых кружек.

- Ну, счастливо найти подходящую квартиру, - пожелал Козельский. - Я, между прочим, в "Эльбрусе" буду.

- Прекрасно. Возможно, увидимся.

- Почему бы и нет? Пока супруга не приехала, вы ведь холостяк.

Кравчук вроде бы улыбнулся.

- Заходите в гостиницу, если скучно будет. Моя фамилия Козельский.

Он протянул Кравчуку руку и поднялся в вестибюль, отметив мельком, что парень в ковбойке, ехавший с ним в автобусе, направился в противоположную сторону.

В заказанном для лейтенанта номере у окна, выходившего на Цветник, сидел в кресле человек лет тридцати пяти в костюме спортивного покроя.

- Лейтенант Козельский? Я капитан Волоков. Мне звонил Игорь Николаевич.

- Ясно. Это ваш парень в ковбойке?

- Наш. Кравчук пошел в квартбюро?

- Да. Так сказал.

- Хорошо. Юра его проводит. Мы там подобрали два-три подходящих адреса. Пусть устраивается. Какое он на вас произвел впечатление?

- Быку шею свернуть может.

- Здоровый мужчина, ничего не скажешь. Вас, кажется, еще Дубинина интересует?

- Дубинина тоже.

- Личность любопытная.

Капитан отодвинул штору.

- Видите, там, на горке, домик в псевдоготическом стиле?

- Вижу. Санаторий?

- Санаторий. Сейчас. Шахтерский. А до революции принадлежал папаше этой Дубининой. Был такой предприниматель от медицины.

- Где же он теперь?

- Ну, теперь... Там, где медицина уже не требуется, я думаю. Дочке-то под пятьдесят. Впрочем, о папаше у нас сведений никаких нет. Ушел в свое время с белыми. Вот и все.

- И дочку бросил?

- Представьте себе. Дочка с матерью осталась. Мать умерла в пятьдесят четвертом году. Здесь и похоронена, на местном кладбище. Сама Валентина перед войной в пединституте училась. Это перед войной. А вот в войну... нехорошо вышло. Переводчицей в городской управе работала при немцах.

Капитан Волоков прошелся по номеру, и Козельский заметил, что через его светлые волосы пробивается лысина. Как бы поймав взгляд лейтенанта, Волоков пригладил рукой макушку.

- Но есть и смягчающие моменты. Отказалась от санатория, который предлагали возвратить ей оккупационные власти. Помогала кое-кому из местных жителей, когда шла массовая отправка в Германию. В общем, вела себя двойственно. Но была осуждена. Вернулась в пятьдесят шестом. С тех пор живет в материнском доме. Ни в чем не замечалась. Иногда пьет. Но всегда одна и тихо.