Она отца сполна мне заменила.
При ней не знал я, что такое грусть.
Хотя сама скрывала, но грустила,
Все письма его зная наизусть.
Я помню, как будила по утрам,
Я чувствовал на лбу ее дыхание,
И мое детство, мой хрустальный храм
Овеян материнским упованьем.
Что ж, дорогая, я тебе клянусь,
Что ты не зря себя в меня вложила!
И скоро я к тебе другим вернусь,
Ты в сыне мысль и силы пробудила.
Те силы захлестнут былой раздор,
Те силы смоют напускные краски,
И вечером под тихий разговор
Ты мне опять свои расскажешь сказки.
Захава пообещал. Борис Полевой сказал, что напечатает в «Юности», Хачатурян облобызал, Лиля Брик, жена Осипа Брика и любовница Маяковского, прослезилась. Вечером, когда все разошлись, а Игорь с Володей Грамматиковым убирали и мыли посуду, Володя, самый искренний среди всех, сказал: «Старик, какой ты талантливый, я тебе по-доброму завидую» – и подарил Игорю зажигалку.
Ну как тут не закружится голова от таких ярких поворотов судьбы! И она закружилась. Жуковы жили на Большой Дорогомиловской, а Игорь ночевал в мастерской, которая находилась на улице Горького, напротив Моссовета. Вместе с ним там ночевала и Валерия, секретарша Жукова. Альбина Феликсовна совершенно беспричинно приревновала ее к Николаю Николаевичу и выгнала. А добрый Николай Николаевич разрешил ночевать ей в мастерской, но чтобы об этом никто не знал. Как-то в одну из ночей «полтавская находка Жукова» решил, что он самый крутой мачо, и полез к Валерии в постель. Та, разумеется, дала ему по роже и жестоко высмеяла дерзкого малолетку. Затаив на нее злость, Игорь рассказал Альбине Феликсовне секрет полишинеля. А вечером, вернувшись с премьеры вахтанговской «Конармии», застал у дома Жуковых «скорую». Утром Николай Николаевич сказал юному сексоту: «Игорь, ты поступил не по-мужски», и вечером Игоря отправили в Полтаву.
Какая-то странная тишина стояла в городе. Обманчивая, как перед боем. Амир приехал в кафе к Сереге Козловскому по кличке Серый. Можно было представить, каким авторитетом пользовался в городе этот человек, если при фамилии Козловский погремуха была Серый. Они сели в отдельном кабинете. Ни есть, ни пить не хотелось. Серый догадывался, зачем приехал Амир, но сам разговор начинать не хотел. Амир расспросил Серого о том о сем, а потом вдруг без предисловий, со свойственным ему восточным темпераментом взорвался:
– Послушай, брат! Ты меня не первый год знаешь. Я против сходки не пойду. Но объясни мне, барану черному, почему я должен не в общак, а Крымскому отстегивать со своих грядок? Общак – это святое. Но почему я должен платить пособие по безработице Крымскому, если кто-то вырезал его барыг?!
– Успокойся, Амир, не так громко. Если раньше чекисты ходили в кожанках и наградных переходящих красных галифе с кожаными вставками, потом в ратиновых пальто, мохеровых шарфах и ондатровых шапках, потом в цепях и перстнях, то теперь любой с виду лох и замухрышка может достать корочки и зачитать нам наши права.
– Ты, Серый, на измене, потому что много фильмов, в натуре, американских смотришь. А за что нас брать? Мы чистые, – возразил Амир.
– Я, брат, ничего зря не говорю. Эта тишина в городе, помяни мое слово, обманчива. Сны плохие вижу, недобрые сны, ой, будет скоро кровь. Большая кровь! А насчет сходки ты зря. Ты же вместе со всеми был на том сходняке, и тогда что-то я не слышал, чтобы ты пузыри пускал. Хотя по большому счету я с тобой согласен. Нужно снова созывать братву, я тоже платить Крымскому пенсию из своих кровных не хочу. Но чтобы все было по закону, кипиш не подымай, а спокойно объедь братву, пощупай, чем дышат. Вот тогда и определимся, – подытожил Серый.
Амир встал, обнял по-братски умного и рассудительного урку и уехал подмучивать дальше.
Созвонившись с профессором Толмачевой по телефону, Андрей приехал к ней в лабораторию. Как ни умоляла Лера, он проявил характер и ее с собой не взял. Нина Борисовна оказалась женщиной, которая могла вызвать не только научный интерес. Красивая фигура, приятное лицо, короткая, под мальчика, стрижка. Все это хорошо сочеталось с ее умом и умением подать себя. Андрей оценил ее чувство юмора, умение держать себя в руках и располагать собеседника к себе. Но Лера отлично подготовила его к разговору. Это при Лере он краснел, как «алые паруса», и белел, как «парус одинокий». В любой другой обстановке и при других условиях это был матерый «земляной» опер.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу