Валерий Махов - Вне закона

После очередного разгромного совещания у начальника отдела Андрей забрал Леру и привез домой. Всю дорогу Лера, как обычно, болтала, а Андрей слушал вполуха, лишь бы только попадать в такт ее вопросам, и старался побыстрее доехать домой. Как только они приехали, Лера ушла по маршруту в ванную, Андрей же принялся готовить ужин. Дверь ванной распахнулась, и из тумана выплыло маленькое белое махровое облачко, накрыв Андрея свежестью и прохладной нежностью. Когда дыхание участилось, а руки слегка насытились, она вдруг резко отстранилась, как будто бы вспомнив что-то важное и неотложное. Отвернувшись, Лера изогнулась соблазнительным вопросительным знаком и положила голову на кухонный стол. Андрей сам не понял, как, закинув на Леру ее же халат, оказался вдруг счастливым. Войти в Леру – это не кайф, это счастье. Видеть умопомрачительную красоту и знать, что это богатство, вся эта радость для тебя, все это тепло и эта доверчивая нежность тебе – это значит почувствовать себя самым счастливым мужиком на свете.

«Господи! Пусть это повторится! И если мне суждено умереть, то пусть последним, что я увижу, – думал, задыхаясь, Андрей, – будут глаза этой ведьмы, пронзительные, блудливые, раскосые. Огромные в любопытстве, зашторенные в любви, горящие в гневе и полыхающие в радости. Эти мокрые растрепанные волосы, рассыпанные по кухонному столу живым золотистым укором мне, такому неловкому и нетерпеливому. Господи! Не дай мне это потерять».

– А что это было, опер? – распрямляясь и недоуменно глядя на Андрея, спросила Лера. – Что это за кухонный разврат?! Да ты гурман-экстремал, опер!

– Если все время будешь называть меня опером, я стану называть тебя опереткой, – обиженно взбрыкнул Андрей.

– Я, к сожалению, не оперетка. Оперетка – это легкий жанр. Я – прокурорша. А это мой тяжелый рок, – почему-то невесело подытожила Лера.

Андрей всегда боялся, когда видел Леру в таком состоянии. Она редко грустила, больше улыбалась и радовалась жизни.

– Закури, сыщик, отдышись. И давай проведем оперативное совещание. У меня из головы не идут дела.

Андрею нравилось, что Лера назвала его по-другому. «Может быть, постепенно и до имени доберется», – мечтательно подумал он.

– Чему радуешься, сыщик? – как всегда, видя его насквозь, приземлила эту нечаянную радость ведьма. – Прекрати самолюбование и доложи, что есть нового в нашем деле.

– Кроме того, что наркотик идет транзитом через наш город, практически ничего.

– А как это узнали? – спросила Лера.

– Да очень просто. Таможня в Белгороде хорошо сработала. В поезде «Севастополь – Санкт-Петербург» нашли полтора кило «счастья», – ответил Андрей.

– А что говорит наркокурьер? Откуда едет и куда везет?

– Да в том-то и дело, что курьера не взяли. Товар был спрятан в месте общего пользования и оказался бесхозным, – объяснил Андрей.

– А знаешь, Андрей, я тут недавно подумала, только ты сразу не смейся… Давай-ка прокачаем вот какую мысль. А что, если это не транзит вовсе? Может, вас, ментов, разводят? Что, если эта дурь делается у нас местными, так сказать, умельцами? Ведь ты пойми, если предположить такую версию, то нам с тобой нетрудно будет вычислить изготовителя!

– Ты, Лера, с ума сошла. Такую версию никто и не рассматривал.

– Вот потому, что не рассматривал, вы и топчетесь на месте. Послушай, Андрей, я недавно узнала, что наш академик Александр Тихонов изобрел порошковый мед. Ты представляешь, мед в порошке! И я подумала, что если можно изобрести медовый порошок, то почему бы не изобрести «порошок счастья»?

– Логика, Лера, у тебя железная.

– Ты еще скажи женская. Заткнись, участковый, и слушай. Ученых, способных на подобное открытие, в городе всего три-четыре. Мы с тобой обойдем всех и опросим с пристрастием. Я дам тебе список, а ты пошлешь своих оперов. И тот опер, которого убьют после разговора с гением, укажет нам своей героической смертью на нашего героя, – подытожила Лера.

Андрей застыл, как в немой сцене в «Ревизоре».

Первая встреча Игоря с Высоцким произошла в Театре на Таганке во время дневного спектакля «Тартюф» Мольера. Высоцкий не участвовал в спектакле, но в антракте бродил по фойе и о чем-то сосредоточенно думал. Только сейчас, спустя много лет, Туман понял, что ему тогда было очень тяжело. Он, наверное, хотел признания, любви, обожания, в конце концов, но никто из праздношатающейся публики не подошел к гению, не взял автограф, не спросил о творческих планах.