Элизабет Питерс - Тайна Нефертити

У меня было около тридцати секунд на размышление. Но в то время, как мои руки, автоматически схватив тонкий шарф, обвязывали его вокруг шеи, я поняла, что уже пришла к определенному выводу. В конце концов, я поступилась не более чем мятым старым письмом и моим достоинством. Незнакомец не собирался меня убивать, имея в своем распоряжении добрую половину ночи. А что касается синяков, то у меня нет желания поступаться остатками самоуважения, выставляя их на всеобщее обозрение. Я заработала их в какой-то мере по собственной инициативе, и надо почитать за счастье, что только ими и отделалась.

Ди окликнула меня снова, более требовательно. Я запихнула концы шарфа в вырез своей блузки и нетвердым шагом направилась к двери.

Вероятно, я выглядела несколько хуже, чем предполагала. Взглянув на меня, Ди испуганно отступила, едва не уронив костыли.

— Что с тобой произошло?

— Натолкнулась на дверь, — ответила я, не проявив ни капли изобретательности, и умолкла, ужаснувшись собственному голосу. Он был хриплым и скрипучим, словно у меня болело горло. Что, конечно, так и было. — Проходи, — прохрипела я, воодушевленная спасительной идеей. — Все очень по-дурацки вышло. Ночью мне, видно, приснилось что-то страшное, я спросонок соскочила с кровати и налетела на угол двери в ванную. Разбила себе губу, свалилась на пол и, наверное, потеряла сознание. Пролежала на сквозняке полночи. Теперь ужасно простудилась.

Скептическая улыбочка таяла на лице Ди по мере рассказа о драматических событиях, сымпровизированного мною, должна признаться, на удивление убедительно. Я чуть сама в него не поверила.

— Просто жуть, Томми, честное слово. Я пришла спросить, не хочешь ли ты поехать с нами в Карнак, но, пожалуй, тебе лучше полежать в постели. Может, вызвать врача?

— Обойдется. Но Карнак придется пропустить.

— Ты уже завтракала?

Я постаралась скрыть, что меня всю передернуло при мысли о еде.

— Нет.

— Послушай, кроме шуток, тебе нужно поесть, особенно если ты простудилась. Полезай снова в постель, а я договорюсь, чтобы тебе принесли что-нибудь в номер. Хочешь, помогу тебе раздеться?

Вот уж чего я меньше всего хотела. Но этот случай расположил меня к Ди. В отличие от некоторых других, у нее, похоже, несмотря на внешнюю черствость, было сердце.

К вечеру моя ненависть к номеру в отеле была сродни мании. Слишком много сражений я провела в этой гнусной комнатенке и все, черт побери, проиграла. Самая последняя схватка, в прямом смысле слова рукопашная, нанесла мне не столь губительный урон, как череда потрясений, разрушивших представления, которыми я жила, но она была последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Уныло изучая в зеркале на туалетном столике свою шею черно-синего цвета и распухшую нижнюю губу, я заверила себя вслух:

— Завтра. Завтра я уеду.

Поскольку по гостиничному коридору непрерывно сновали официанты, горничные и постояльцы, я решила держать дверь в свой номер незапертой, чтобы любой из них мог беспрепятственно войти в него, если мне понадобится помощь. Но тот, кто вошел, не удосужившись постучать, мне вовсе не был нужен.

— Наскочила на дверь, а? — спросил Джон.

Я попятилась, схватившись за ворот блузки.

— Что это еще за делегация? — возмутилась я. — Черт побери, это ты, Ди, ему рассказала?

— Не ругайте ее, — сказал Блоч, закрывая за собой дверь. Он замыкал процессию, которая, естественно, включала и Майка. — Ди сказала мне, а я — Джону. После вчерашнего мне совсем не понравилось ваше ночное приключение.

Джон один за другим включил все осветительные приборы в комнате: люстру на потолке, бра над кроватью и лампу на туалетном столике. Обычно неуклюжий, как медведь, он мог при необходимости передвигаться с быстротой и ловкостью рыси, о чем я непростительно забыла. В мгновение ока Джон оказался возле меня, и не успела я отступить, как он схватил меня за руки и отнял их от горла. Углы воротничка опустились.

— Господи Иисусе! — ахнула Ди.

— Заткнись, — огрызнулась я.

Настойчивые деловитые движения рук Джона без труда пресекали мои жалкие попытки скинуть их. Лицо его при этом оставалось невозмутимым. Ни один мускул не дрогнул и тогда, когда он отвернул воротник блузки, как врач, осматривающий больного.

— Взгляни-ка на это, — равнодушно бросил он Майку через плечо.

Голос его был бесстрастен под стать лицу и движениям рук. Из ступора меня вывело залившееся краской и объятое ужасом лицо Майка. А также мысль о прочих отметинах на моем теле, со всей очевидностью повествующих о том, что произошло ночью. Я вырвалась из рук Джона и повернулась спиной к потрясенным зрителям.