— Это был несчастный случай...
— Да, так говорилось в полицейском рапорте. Но мы-то с тобой знаем лучше, не правда ли?
Джон не ответил. Да и не было нужды в словах. Я прочла ответ на его лице, хранившем следы горьких раздумий долгими бессонными ночами.
Майк выбрался из кресла, подошел ко мне и, крепко схватив за плечи, стал энергично трясти.
— Мне следовало бы отшлепать тебя, — прошипел он с яростью. — И отшлепал бы, если бы тебе не было так худо. Прекрати заниматься самоистязанием, Томми. Джейк не убивал себя. Он никогда этого не сделал бы.
Я поразилась, впервые увидев в нем личность, а не безликую тень Джона. Взгляд его голубых глаз был твердым, уверенным, когда он произносил эти слова.
— Откуда ты знаешь? — промямлила я, запинаясь.
— В тот последний год я был любимым учеником Джейка, — начал Майк, присаживаясь на кровать рядом со мной. Ноги у него были достаточно длинными, чтобы проделать этот трюк, не взбираясь на стул. Он предложил мне сигарету и продолжал: — Джейк пользовался всеобщей любовью. Даже местные рабочие любили его, а ведь они не жалуют иностранцев. Людей прежде всего располагала к нему его жизнерадостность, которая вовсе не была позой. Он и в самом деле верил, что этот мир хорош и что он его непременно завоюет. Такие, как он, не пасуют перед ударами судьбы.
Я взяла предложенную им сигарету и даже позволила дать мне прикурить. Похоже, я пришла в норму и чувствовала бы себя совсем хорошо, если бы не Джон, напряженно молчавший в кресле напротив. Худшее было впереди, и, ожидая его, он словно изготовился встретить неминуемый удар.
— Раз уж мы заговорили о Джейке, — невозмутимо продолжал Майк, — давайте кое-что уточним. Конечно, мы все любили его, но то, что он сделал, достойно осуждения. Нет спору, многие занимаются подделкой старины. В Луксоре бедняги арабы производят подделки тысячами. Но какой спрос с голодающего крестьянина, ютящегося в глиняной лачуге, мимо которой праздно слоняются богатые туристы? В сравнении с этим крестьянином Джейк был богачом, к тому же он обладал репутацией серьезного ученого. Мы привыкли, да поможет нам Бог, уважать правду. То, что Джейк пытался мошенническим путем выудить деньги у какого-то невежественного простофили, противозаконно. Но то, что он поступился своей репутацией ученого, гораздо хуже. Это аморально.
— Весьма красноречивое утверждение, — откликнулась я. — Вот только неувязочка вышла. Джейк не подделывал эту проклятую статуэтку.
— А чьих же рук это дело? — И Майк стал терпеливо развивать свою мысль: — Джейк руководил лабораторией, занимаясь определением подлинности находок, обнаруженных при раскопках. Тот, кто умеет отличить подделку, сумеет и сотворить ее, да так, что никто не обнаружит обмана. Я не говорю о таком хламе, как скарабеи, которых продают разносчики. Тут и ребенок поймет, что это подделка. Но Джейк мог изготовить такую подделку, которая прошла бы самые жесткие тесты. И такое уже не раз случалось, черт побери! Во множестве наших музеев хранятся сомнительные экспонаты, так хорошо выполненные, что на их счет, бывало, обманывались даже эксперты. А ведь хорошая подделка стоит больших денег.
— Мне все это известно.
— Итак, что же ты пытаешься доказать?
— Мне и пытаться не нужно. Эта статуэтка не была подделкой. Она подлинная. — У сигареты был мерзкий вкус. Я затушила ее и повернулась к Джону. — Не так ли? — спросила я, глядя ему в глаза.
Тишина длилась долго — достаточно долго, чтобы удивление на лице Майка сменилось выражением ужаса, а тошнота, все еще не отпускавшая меня, подкатила к горлу.
— Разве не так? — настойчиво повторила я.
Сомкнутые руки Джона разжались. Согнутая в колене нога, лежавшая на другой, дрогнула и со стуком опустилась на пол.
— Да, она была подлинной.
Я сидела на скалистом уступе, собственными ягодицами ощущая, насколько тверда подо мной скала, и смотрела на верблюда. Верблюд в свою очередь смотрел на меня, нисколько не скрывая своего неодобрения. Верблюды зловредны по своей природе, и это написано на их мордах. Верблюды ненавидят людей — и не без основания: люди колотят их палками и нагружают всем, чем заблагорассудится. К примеру, на этого верблюда были навьючены связки сахарного тростника такой длины, что концы их торчали по бокам животного на три фута в каждую сторону и полностью загораживали узкую дорогу.
Дорога эта, пыльная, в колеях и рытвинах, но с оживленным движением, проходила мимо ворот Луксорского института и дальше тянулась вдоль западного берега Нила. Еще не было восьми часов, но сельские жители уже принялись за работу: женщины в черных одеждах и чадрах несли на головах глиняные кувшины; мужчины в полосатых балахонах и узорчатых скуфейках вели верблюдов, нагруженных сахарным тростником, и осликов, навьюченных вязанками дров.
Читать дальше