Баян Ширянов - Улица мертвых наркоманов

Баян Ширянов

Улица мертвых наркоманов

Баян Ширянов - автор романа "Низший пилотаж". Книга, откровенно описывающая быт и нравы наркоманов, заняла первое место в конкурсе "Арт-ТЕНЕТА-97", у жюри под председательством Бориса Стругацкого, что и сопроводилось оживленным скандалом и расколом жюри. Новый рассказ Баяна финальная точка в истории героев НП.

Они есть везде. В каждом городе, в котором торчат.

Их много. Очень много. Гораздо больше, чем я знаю, или вы, не вкушавшие кайфа и ломок, можете себе представить.

Но для меня она одна. Одна такая. Она извилиста, как Великий Джефой путь, и так же не имеет конца. Но Улица Мертвых Наркоманов проходит не по драгам, а по дворам тех, кто уже никогда не возьмет баян, не впустит в него контроль и не шепнет:

- Прихо-од!..

Она, если разобраться, проходит вообще по всем дворам тех, кто торчал, торчит, или будет торчать. И не важно, сдохнут они под колесами незамеченной тачки, или наебнувшись из окна, или вмазав себе крутой передоз. Они уже наркоты. И их место там. На Улице Мертвых Наркоманов. Ибо заурядный жмурик и жмурик-торчок - это две разных породы трупаков.

Простой мертвец обычно не умирал до того ни разу. Торчок же за годы широк имеет такой мощный опыт откидывания копыт, что переход из живого состояния в мертвое мало что для него значит. И в загробном мире он найдет, чем втереться. А если ебаные эзотерики лишь гонят про него, так не один ли хуй?

Улица Мертвых Наркоманов.

Есть у нее один махонький отрезок, который я помню лучше, чем весь остальной город. На нем жили Чевеид Снатайко, Семарь-Здрахарь, Навотно Стоечко, Седайко Стюмчек и Шантор Червиц.

Теперь они остались только в моей памяти. Ну, не только моей, еще много чьей, но лишь я знал их так, как знал я, и отъебитесь с прочими дешевыми и дорогими сентенциями!

Чевеид Снатайко. Я еду на троллейбусе мимо твоего дома. В моих руках бутылка третьей "Балтики". Я прикладываюсь к ней, поминая тебя.

Окошко на втором этаже светится, как ни в чем не бывало, но тебя за ним давно нет.

Ты умер от заражения крови, ширнувшись какой-то дрянью.

Эх, Чевеид Снатайко, Чевеид, Снатайко.

Я помню, как одной лунной августовской ночью мы с тобой полезли в оранжереи Биофака МГУ, где несколько недель назад ты во множестве узрел маковые грядки.

- Мы идем на Универ,

- Подербанить папавер! - Напевал ты, зная, что papaverum ударяется на втором слогу, а ты, назло природе и латыни, ударял его на третий.

Мы обошли с фонариком вся эту поганую оранжерею и не нашли нихуя. Наверное, растения уже убрали и, вместо мачья, мы нарвались на сторожа. Старик орал благим матом, вопил, чтобы мы остановились, но шухер придал нам сил и мы неслись по узким проходам, сшибая какие-то горшки. Вываливались через взломанную нами же дверь и чапали по темным эмгэушным аллеям, радуясь, что благополучно избежали если не постремания, то винтилова в ментовку.

И так, идючи уже как законопослушные припозднившиеся студенты, мы набрели во мраке на клумбу. Сперва мы не обратили на нее внимания. Я, во всяком случае, вознамерился было обойти ее, но не таков был Чевеид Снатайко! Он, желая отомстить ботаникам, пошел прямо по цветам. А в самом центре клумбы...

- Эй! Да это же он!

- Кто - он?

- Папаверум!!!

И Чевеид Снатайко закружился на месте. Растения были ему по пояс и руки. Чевеида Снатайко задевали черные в темноте цветки, и вокруг него немедленно образовалась воронка из длинных стеблей.

Впрочем, это было ненадолго. Придя в себя после такой нежданной радости, Чевеид Снатайко начал опустошение клумбы прямо с места, где стоял. Мы размотали огромные целлофановые мешки, служившие нам чем-то типа поясов и, обрывая маки у самого корня, за полчаса обработали половину клумбы. Остальное просто некуда было класть.

Потом было шуганое шествие по дворам. Нагруженные гигантскими мешками с маками, мы стремались каждого шороха, под каждым кустом нам мерещились горящие ментовские глаза под кокардой, нам глючилось, что каждый встреченный нами припозднившийся пьяница - агент КафГимелБета

А на хате Чевеида Снатайко мы до полудня собирали на бинты маковый сок, не забывая при этом слизывать со срезов и обрывов последние, уже не млечные, а прозрачные, но все равно горькие капельки.

Да. А вот здесь, на восьмом этаже девятиэтажки жил Семарь-Здрахарь.

Он утонул. Пошел купаться на Москва-реку, ублаготворившись винтом и водочкой, и утонул. Сердце.