Кирилл Казанцев: Золотой грех

— Денег хотели заработать? — улыбнулся Иванов. — На Давыдове?

— Конечно, я рассчитывал на его благодарность. Вы же не поверите, что я все это делал ради справедливости. Одним словом, я прятался, крутился вокруг дома Давыдова, все ждал, что он приедет, а в тот день увидел, что Юля вот с этим молодым человеком, с Глебом, отправилась гулять. Я и попытался встретиться с ней, чтобы переговорить тайно и попросить ее передать отцу про материалы. А тут Глеб, бандиты, стрельба. Вот я и прячусь в лесу до… не знаю чего.

— Так, — покачал пальцем Иванов, — ты вот еще что скажи. А кто же удумал все это насчет приисков Давыдова. Кого ты подозреваешь?

— Не знаю, но уверен, что краевая геологоразведка вся этими людьми куплена. И главный технолог у Давыдова тоже ими куплен. С этим я сколько раз схватывался по поводу полей. У него не получилось любовь с дочерью Давыдова закрутить и в семью войти, вот он и решил другим путем пойти. Я только одного могу опознать, но это рядовой бандит. Он так еще рукой делает, — геолог показал, как будто что-то стряхивал с руки. — И при этом челюсть вперед выпячивает. Такая вот приблатненная рожа.

— А мы его с Юлей в машине видели, — вдруг сказал Глеб. — Когда ехали на берег, она их машину чуть не протаранила. Там как раз этот сидел, он так же вот рукой сделал, когда через стекло на нас орал. А за рулем другой, здоровый такой, с большой головой, глаза широко посажены.

Про монаха-отшельника Борисов узнал совершенно случайно. Проговорилась одна бабка в Горелово. Живет, мол, такой в лесу в пещере, ему сердобольные женщины еду носят. А так он коренья заготовляет на зиму, овощи, которые ему приносят, грибы собирает. И молится.

Расспросив подробнее, Борисов отправился на поиски пустынника. В том районе, судя по карте, пещера была лишь в одном месте. Два часа плутаний по зарослям не прошли даром. Порвав штанину и карман на куртке, Борисов все же вышел на поляну, где среди клыков обнаженных скал зияла черная пасть небольшой пещеры. Впрочем, сейчас просто была открыта большая самодельная дверь, связанная из хвороста и обтянутая старым брезентом.

На камне сидел человек в странном одеянии, похожем на обычное байковое одеяло. Он чинил ремешок на сандалии. Точнее, на плоской деревяшке, сквозь дырки в которую были вставлены ремешки и веревочки. Голова была у этого человека давно не чесана… и, наверное, не мыта. Борода, вся в репьях и семенах, выросла до пояса, и вообще он выглядел как помешанный. Борисов понял, что проделал этот путь зря.

— Здравствуй, дедушка! — громко произнес Борисов, выходя на поляну.

Человек не прореагировал, наверное, и не услышал. Пришлось подходить вплотную и вставать прямо перед ним.

— Чего тебе, мил-человек? — не отрываясь от своего занятия, тихо спросил отшельник. Голос у него был слабый, дребезжащий. — Устал я сегодня, не проси ничего.

— А посидеть рядом я могу? — спросил Борисов.

— Лес большой.

Борисов смотрел на человека и пытался понять, а сколько же ему лет и на какой стадии умопомешательства он находится. Хотя, может, это просто шизофрения. А лет ему уже… И тут он понял!

— Здравствуйте, Владимир Николаевич! — громко сказал Борисов. — Далеко вы забрались.

Отшельник вздрогнул и поднял на гостя старческие блеклые глаза. Теперь понятно, что отшельник еще и плохо видит. У него развивается катаракта. Ногти на руках обкусаны, руки в цыпках, расчесаны из-за насекомых, во рту нет половины зубов. Мститель! Это уже не человек, это развалина, обременительное вместилище для души. Или для остатков души?

— Вы меня знаете? — спросил отшельник. — Давно меня не называли по имени. Я уж его и забывать стал. Владимир Николаевич.

— Скажите, Ложкин, зачем вы тут прячетесь? Срок вашего надзора давно закончен, никакой суд, учитывая ваше теперешнее положение, вам ничего не присудит. Да и полиция за нарушение режима в годы после освобождения к вам претензий не имеет.

— Полиция… милиция. А она меня ждала, готовилась… Моя мать. Вы не поймете, что такое пятнадцать лет злобы, ненависти. Она сожгла меня до костей. А когда я вышел, то во мне не осталось ничего. А ведь чего-то в молодости я хотел. А пока отбывал срок, то столько всего передумал. Хотелось просто свободы, чтобы не по команде, а просто проснуться утром, поймать солнечный зайчик на щеке. Это я потом понял, что за испытание мне ниспослано. Испытание ненавистью. И я в себя обратился. Внутрь. А вы из милиции?

— Нет, Ложкин, — Борисов поднялся, — я привидение вашей совести. Она вас нашла и отправит в теплое и сытное место. Хватит вам пещерным тараканом жить да старух пугать.