Семён Данилюк - Как умереть легко

Объёмистый лифт трудился вовсю. Надсадно постанывая, останавливался на каждом этаже. Будто насос, выдыхал приехавших, и тут же засасывал следующую партию. На седьмом лифт опустел. На восьмом вышли последние пассажиры — Заманский с Лёвушкой. В пустынный коридор.

Заманский удивленно огляделся.

— Это этаж не для чужих, — объяснил Лёвушка. — Все площади выкуплены в собственность. В основном под склады… Папа же салон под широкую публику не планировал. А эксклюзивные заказчики, наоборот, уединённость ценили.

— И много их было, эксклюзивных?

— Папа говорил, что эксклюзива много не бывает. На то он и эксклюзив. Перед стальной дверью в начале длинного коридора Лёвушка принялся манипулировать засовами, по привычке закрывая замковые коды спиной.

Налёг плечом. Тяжеленная сталь легко подалась.

Несмотря на распахнутые окна, внутри всё ещё ощущался кисло— сладкий трупный запах. Пока Лёвушка снимал помещение с сигнализации, Заманский прошёлся вдоль стеллажей, заставленных экспонатами.

Приподнялся на цыпочки, заглянул на верхний стеллаж, выискивая следы снятых предметов. Но по стеклу уже прошлись влажной тряпкой. — Это я пыль протёр, — объяснился Лёвушка. — Здесь стояла коллекция нэцке. Перед вашим приездом я её как раз продал папиному бывшему партнеру Порехину. Изогнувшись, он покопался в ящике кряжистого, обтянутого бильярдным сукном стола, выудил скреплённые, испещрённые галочками списки. Одну из ксерокопий передал Заманскому. — Это и есть папина опись. Всё сошлось. Если хотите, можем ещё раз вместе перепроверить. Но это на сутки работы.

Заманский отмахнулся, заглянул в бытовой закуток, где на шести метрах втиснули холодильник, электроплитку, шкаф для посуды и узенькое канапе. Холодильник оказался пустым и идеально чистым.

— Неужто продуктов вообще здесь не держали? — удивился он. — Были, конечно, — подтвердил Лёвушка. — Я их после папиной смерти сгрёб. Следователя спросил. Он ответил: «Чего уж теперь? В дерьме жить?» Вот и выкинул. Дотошный визитёр скрупулёзно обшаривал салон. Сунул нос в кастрюльки, повертел сковороду.

Приподнял корзину для мусора, затянутую изнутри чистым пакетом.

Осмотрел роковое кресло, так и стоявшее посреди зала по соседству с журнальным столиком. Он поймал себя на том, что, несмотря на очевидность самоубийства, по привычке всё перепроверять выискивает следы чужого присутствия. Их не было.

Зиновий покончил с собой. И это больше не обсуждается. Но вот почему?

Можно, конечно, переговорить с Лукиновым. Но на этот вопрос Лукинов ответа ему не даст. Лукинов — неплохой следователь. Даже очень неплохой. Но для него история закончилась, как только версия самоубийства, подтверждённая совокупностью доказательств, сложилась в пазл. Повод для самоубийства тоже выглядит достаточно очевидным, — депрессия после смерти жены. Но даже если толчком послужило что-то иное, для следователя это уже не принципиально. По той ли, иной причине, но человек добровольно ушёл из жизни. Стало быть, состава преступления не усматривается, и можно смело прекращать уголовное дело. Что Лукинов, скорей всего, уже сделал. А вот его, Заманского, эта история не отпустит, пока не разберётся, что именно подтолкнуло руку Зиновия к злополучным спичкам.

— Крепко отец на тебя напирал, чтоб в свою веру обратить? — поинтересовался Заманский у Лёвушки. — Я-то помню, что антикваром ты, можно сказать, против собственной воли стал, — чтоб отца из психологической ямы вытащить. Лёвушка замялся. — Вы ж знаете папу. Коли на чём зациклится, то будет сверлить, пока дырку не просверлит. Переубедить невозможно. Но у нас была изначальная договорённость. Если не втянусь, то он меня опять отпустит в аспирантуру. Он сам предложил, чтоб всё по-честному!

— Восьмого с отцом именно об этом разговаривали?! — прозорливо догадался Заманский. Лёвушка нехотя кивнул. — Мне накануне научный руководитель позвонил. Появилась возможность под мою тему гранд пробить, с поездкой на годовую стажировку в Штаты. У них там такая аппаратура, что нам не снилось. И к тому же как раз полгода подошли, о которых мы с папой договаривались. — И всё это ты вывалил отцу. И что он? Поднял шум? Лёвушка вздохнул подтверждающе: — Велел в Белёве поправить голову и больше с глупостями его не донимать. Сказал, что таких как я, будущих неудачников, в науке — не перечесть. А антиквары — интеллектуальная элита. В общем как обычно. — Выходит, перед твоим отъездом в Белёв вы с отцом повздорили. Потому он и не звонил. Потому и ты не дёргался. Знал, что отец сердится. Так? Лёвушка втянул голову в плечи.