Мария Жукова-Гладкова - Звезда среди ясного неба

Петр Аркадьевич отключил связь и посмотрел на следователя.

— Хорошо, я вам продиктую ее координаты, но, как вы слышали, она просто физически не могла тут побывать. Только очень прошу: ее парень не должен ничего узнать. Не портите ей жизнь.

— Ладно, координаты вашей Ани я возьму как-нибудь в другой раз, если потребуется, — смилостивился следователь. Да и он, конечно, понимал, что дело сделано совсем не Аней, которая сейчас учится в Лондоне.

Внезапно в коридоре послышался шум, потом вроде бы знакомый хриплый голос громогласно и очень витиевато выругался, заговорили чуть ли не все сотрудники органов одновременно, хриплоголосая личность опять выругалась, потом заорала. Следователь и Николай бросились в коридор. Петр Аркадьевич несколько раз моргнул, потом вручил недовольного Никиту Нине Степановне и тоже побежал в коридор. Джулия у меня на руках опять задрожала, но молча.

— Это Юркин голос, — спокойно сообщила мне Нина Степановна.

— Какого Юрки? — не поняла я.

— Твердохлебова. Он к Аглае часто приходил и денег на выпивку или на опохмелку просил.

— Ему что, денег на выпивку не хватало?! С его-то количеством концертов? Да он же у нас, наверное, самый популярный певец в стране!

Нина Степановна пожала плечами и сообщила:

— Я только знаю, что он часто к Аглае заявлялся.

— Между ними…

— Ничего такого не было. Вроде бы вообще никогда не было. Но имела место какая-то странная дружба. Она же ему в дочери годилась. Ладно бы женщина его возраста, бывшая одноклассница, соседка — это было бы понятно, а он к Аглае плакаться ходил. Я, признаться, удивлялась. Но у нее, как вы понимаете, Наташа, я спросить ничего не могла. А в разговорах с Петром Аркадьевичем как-то к слову не пришлось. Мы с ним всегда про ребенка говорили, про ту же Аглаю, про других ее мужиков, которые сюда косяком шли. А этого Юрия мне, откровенно сказать, жалко. Такой талантливый человек и спивается. Хотя сколько талантов на Руси спилось… Моя бы воля, так уговорила бы его лечиться. На месте Аглаи нормальная женщина бы уговорила. Ее бы наверное послушал. Может быть.

Наш разговор прервал вопль раненого зверя. Иначе я не могу описать звук, который разнесся по всей квартире Аглаи. От него задрожали стены, задребезжали окна. Это был крик боли, вырвавшийся из горла знаменитого певца. Джулия у меня на руках задрожала еще сильнее и тихонечко заскулила. Никитка заплакал.

— Знаете, Наташа, я, пожалуй, пойду с ребенком в нашу комнату. Если понадоблюсь, пусть позовут. Хотя сейчас, наверное, тут не до меня будет.

Я кивнула. Нина Степановна с Никиткой быстро ушла, что-то нашептывая мальчику в ушко.

А в кухню привели совсем расклеившегося Юрия Твердохлебова, которого я вблизи видела впервые. Аглая при мне его упоминала, но про «тактико-технические характеристики», как в случае с другими мужиками, не говорила никогда. Значит, на самом деле между ними ничего такого не было? Она не упоминала его и в своих воспоминаниях о прошедших мероприятиях, вероятно, потому что он там просто не бывал. Но я вспомнила, как отмечала про себя ее уважительное отношение к Твердохлебову. Я тогда подумала, что Аглая все-таки способна оценить настоящий талант. А оказывается, они еще и дружили.

— Водки! Дайте мне водки! Я должен выпить! Я не могу! Мне тошно! Нет! Не верю! Этого не может быть!

— Юра, поплачь, — мягко сказал Петр Аркадьевич.

— Слезами горю не поможешь, — ответил известный певец. — Надо бухать.

Но слезы все равно текли по обветренным щекам Твердохлебова. Этот человек, в отличие от многих коллег по цеху, явно не делал никаких пластических операций, и такая мысль просто не могла прийти ему в голову. На лбу уже пролегли глубокие морщины, множество «гусиных лапок» окружали глаза, носогубные складки были ярко выраженными. Лицо сразу же выдавало дружбу с зеленым змием. Сколько еще он сможет продержаться? Ведь пьет, курит, хотя дурь никогда не нюхал, не курил, не колол, наоборот, участвовал в акциях против наркотиков. Вероятно, обладает феноменальным здоровьем, раз до сих пор не спился. Старая гвардия.

Я встретилась глазами со следователем поверх головы Юрия, которого усадили на один из красных пластиковых стульчиков. Юрий тут же навалился телом на красный столик, положил голову на довольно крупные руки с выступающими венами и зарыдал. Он не играл, его на самом деле сотрясали настоящие рыдания, перемежающиеся повторяемой фразой «Не может быть! Не верю!».