Олег Агранянц - Валютный извозчик

— Похоже. Откуда взялась рукопись?

— Возможно, в ней какой-то шифр, который мы не понимаем. Либо это просто балласт, что маловероятно. Или записки засунули в статуэтку леваки. Случайно или нарочно, чтобы нас подурачить. От них всего можно ожидать, при нынешней их любви к нам.

— Похоже на правду. Но зачем им пустая шкатулка?

— Не знаю.

— Ты написал, что на тыльной части статуэтки выцарапаны цифры. — Он покопался в бумагах. — 261000 240491. Что они обозначают?

— Ни малейшего представления.

— А я еще вчера догадался. Двенадцать цифр, это номерной счет. Номер, который ты получил в банке, тоже имел двенадцать цифр. И тоже между шестой и седьмой цифрой промежуток. Ты перевез пустую статуэтку и номер банковского счета. Кто-то откроет этот счет. Заберет что-то и положит в статуэтку. Что будет дальше, мы не знаем.

Это было похоже на правду.

Колосов прошелся по кабинету. Потом сел за стол, взял «Правду», посмотрел последнюю страницу и расхохотался.

— Знаешь, чего я смеюсь?

— Не утаи.

— Не утаю. Завтра по телевизору «Золотой ключик». Посмотри. Может, поймешь, кто мы с тобой. А этому Карабасу, придет время, вы вставим золотой ключик в одно место.

Судя по всему, на золотой ключик он обиделся. Я тоже.

Прошло два месяца. В августе я решил взять две недели отпуска. Вера устроила мне путевку в дом отдыха Академии наук в Звенигороде.

Однажды, возвращаясь из леса, я увидел прогуливавшегося вдоль аллеи Пискунова.

— Меня отзывают, — сказал я Вере.

И не ошибся.

На следующий день я явился в кабинет к Колосову и ожидал приказа отбыть в Браззавиль.

Однако услышал я нечто нереальное. Я должен был лететь в Европу, где, кроме всего прочего, мне следовало найти господина Дижона (который не существует) и посетить господина Топалова (который скончался)!

Было теплое московское утро, то летнее утро в центре города, когда предметы одежды на женщинах можно пересчитать при помощи всего лишь трех пальцев, а одетые в пиджаки чиновники утешают себя тем, что, несмотря ни на какие козни начальства, после пятницы непременно наступит суббота.

Все, но не я.

Еще позавчера, прогуливаясь по парку санатория в Звенигороде, я удивлялся, что начальство впервые за пять лет дало мне возможность отгулять весь отпуск. Я знал, что мне предстоят две командировки, которые совместить трудно. Во-первых, мне надо выполнить то, что я не сделал в мае, а именно перевезти деньги за Габонский рудник из Браззавиля в Женеву. А во-вторых, в конце месяца придется лететь в Монреаль. Причем командировку в Монреаль ни отодвинуть, ни придвинуть нельзя, вот уже четвертый год я направляюсь туда на Международный кинофестиваль, где исправно исполняю роль члена советской делегации.

А потом, возвращаясь из парка, я увидел сотрудника моего отдела, прогуливающегося по аллее, и понял, что отпуск закончился.

Мой непосредственный начальник Владимир Гаврилович Колосов внимательно осмотрел меня и сказал:

— Если бы у десяти прохожих спросили, кто ты и где работаешь, все десять непременно признали бы в тебе дипломата. И не из-за заграничного костюма непонятно какого цвета и галстука с вензелем «Шанель» а из-за твоей физиономии, на которой написано, что ты привык подолгу жить за границей и знаешь с десяток иностранных языков. А еще потому, что в такую жару в костюмах ходят лишь дипломаты и официанты. А на официанта ты не похож.

— Только не говори, что мне надо лететь завтра. Завтра тринадцатое. — Суеверным я не был, но к тринадцатому числу относился с предубеждением. — И не говори, что габонские деньги надо так срочно перевезти в Женеву.

— А я и не говорю. Хочешь лететь четырнадцатого, я не против. Но не в Браззавиль, а в Рим.

— Что я должен делать в Риме?

— Понимаешь, Евгений Николаевич, какая проблема, — начал он нараспев. Так он обычно начинал, когда готовился сказать что-нибудь неприятное.

Однако задание, которое я получил, особо неприятным назвать было нельзя. По сути оно оказалось рутинным. Военная помощь «национально-освободительным» движениям шла через Главное инженерное управление Комитета по экономическому сотрудничеству, за которым стояло Министерство обороны. ЦК партии оказывал этим движениям гуманитарную помощь. Фактически безвозмездную, однако какое-то чисто формальное возмещение предусматривалось. Военные получали эту компенсацию через свои каналы. Компенсацией для ЦК партии занимались мы. Наши люди получали ее иногда в самой различной форме, обращали в валюту и переводили в лондонские банки, которые мы контролировали через Министерство внешней торговли.