Валерия Леман - Душитель со 120 страницы

…Этот день завершился для нас немного печальной и лирической ноткой: в Софийском аэропорту мы с Соней шагнули в зону отчуждения, махнув на прощание старым и новым друзьям.

А до этого румяная от волнения Пенка отвела меня в сторонку.

– Дорогой Ален, ты просто не представляешь себе, как я тебе благодарна! – Она крепко сжала мою руку. – Впервые за долгое время я ощущаю себя абсолютно счастливой: меня любят, и я люблю! А еще…

Тут она мимолетно покраснела, игриво мне подмигнув.

– А еще я очень благодарна тебе, что мы с тобой так и не согрешили, хотя однажды были на грани того. Теперь я понимаю, что с тобой мы – настоящие друзья, а со Стефаном – пара. На свадьбу мы тебя и Соню обязательно пригласим.

Когда прозвучала последняя фраза, я на мгновение ощутил себя почти таким же счастливым, как и Пенка: просто потому, что она, как само собой разумеющееся, объединила нас в одно целое: «…тебя и Соню».

Мы стояли за стеклянной перегородкой полосы отчуждения и махали руками.

– Ты знаешь, никогда не думала, что мне будет так трудно уезжать из чужой страны, – с натянутой улыбкой проговорила Соня дрогнувшим голосом. – Я много ездила, путешествовала по всему миру и видела места в сто крат красивее и великолепнее. А вот сейчас, возвращаясь из в буквальном смысле дупы, пятой точки географии, готова едва ли не расплакаться. Боже мой, Ален, давай поскорее отмашемся ручками Пенке с ее комиссаром и уйдем отсюда! Погуляем по фри-шопу – надеюсь, что-нибудь себе присмотрю, и это вернет меня в норму.

…Этот бесконечный день завершался для нас с Соней в салоне лайнера, который через два часа должен был доставить нас в Москву, передав из рук болгарской полиции в объятия московских коллег.

Насколько я знаю Соню, обычно в течение всех часов полета она либо дремлет, либо просматривает всевозможные каталоги и журналы, которых всегда немало в салонах самолетов.

На этот раз она молча пялилась в иллюминатор, за которым не было видно ничего, кроме розоватых густых облаков.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался я.

Она, не отрывая взгляда от облаков, кивнула.

– Спасибо, все хорошо.

Я понимал, что то был лишь вежливый ответ хорошо воспитанной девочки. Может, и не было у нее любви с Мишей Альмасли, может, вся затея со свадьбой казалась ей лишь забавной игрой, но эта история с трупами и финальной сценой дорогого стоила.

Надо было видеть, как Миша, с трудом удерживаемый двумя полицейскими, бросался в ее сторону, потрясая кулаками и яростно повторяя, как заклинание: «Русская дура! Дай Мыша любовь, где любовь? Мыша есть, нет любовь. Ты – настоящий дура!»

Я постарался отвлечь Соню от мрачных воспоминаний.

– Как ты думаешь, бриллиант действительно может быть в тех вещицах, что остались в Москве? К примеру, в этом самом клатче? Насколько я понимаю, клатч – это сумочка чуть больше кошелька?

Соня наконец-то оставила облака и иллюминатор в покое, развернулась ко мне и улыбнулась.

– Более или менее. Тот клатч повместительнее обычного портмоне. Он очень даже симпатичный – приятного кофейного цвета со множеством складочек…

Она мимолетно нахмурилась.

– Думаю, тот самый камешек, что сверкал на груди Патти, вполне можно было упрятать где-нибудь в этих самых складках. Запросто!

Вариант этот и мне показался наиболее реальным. Неудивительно, что еще до нашего отлета болгары связались с московскими коллегами, и теперь наша полиция пыталась выйти на Ирину Сергеевну, маму Сони, чтобы по возможности получить от нее оный клатч еще до нашего прибытия.

– А как твоей маме – понравился клатч?

Соня лишь негромко рассмеялась, наверное, припомнив в красках церемонию подношения даров – именно так она всегда называла вручение подарков своей маме, большой оригиналке.

– Ты же знаешь мою маман – никогда не ясно, что ей понравилось, а что нет! Выпускница МГИМО, она по жизни играет роль тонкой дипломатки: всем улыбается, всех десять раз благодарит и желает всех благ, при том при всем в мыслях, возможно, расстреливая собеседника из «парабеллума».

Я как наяву увидел Ирину Сергеевну: она действительно постоянно улыбалась, так что порою мне приходила мысль, что, и засыпая, она «не снимает» с лица свою фотогеничную улыбку.

– Когда я преподнесла ей этот клатч, упаковав его в красивую коробку, маман едва не упала в обморок от счастья: закатила глаза, поднесла ручку ко лбу, – Соня усмехнулась. – Словом, что касается ее реального отношения к клатчу – не имею понятия! Вполне возможно, он совершенно не пришелся ей ко двору, и тогда она могла сунуть его в мусорную корзинку!