Филлис Джеймс - Череп под кожей

– Так вот почему вы вызвались быть помощником режиссера и взяли на себя ответственность за реквизит?

– Именно поэтому. К тому же это было естественно. Все думали, что я хочу присматривать за своими вещами.

– А после того как вы превратили в месиво лицо Клариссы, я полагаю, вы отнесли одежду Саймона в грот опять же под плащом.

– Как хорошо вы разбираетесь во лжи, Корделия. Я предпочел бы оставить одежду на берегу, но времени было мало. Дальше маленького грота позади террасы я добраться не успел. А потом я вошел в театр через галерею и проверил реквизит с Мунтером. Должен отметить, что я не сильно переживал из-за отпечатков пальцев в комнате Клариссы. Это мой дом. Мебель и все предметы, включая мраморную руку, принадлежат мне. Это совершенно естественно, что на них остались мои отпечатки. А вот след от руки на смежной двери вызывал у меня вопросы. Это доказывало бы, что я был последним, кто к ней прикасался. Вот почему я потрудился открыть ее, после того как мы нашли тело.

– А цитаты с угрозами тоже вы рассылали? Это вы перехватили инициативу, после того как этим прекратила заниматься Толли?

– Так вы знаете насчет Толли? Похоже, я недооценил вас, Корделия. Да, это было несложно. Бедная Толли нашла утешение в опиуме в виде религии, а я продолжил эту славную традицию в гораздо более изысканной форме. Только тогда Кларисса и обратилась в полицию. Такое развитие событий в мои планы не входило, поэтому я воспользовался одной маленькой хитростью, чтобы умерить пыл полицейских. Кларисса была исключительно глупой женщиной. У нее были развиты инстинкты, но не интеллект. Мой успех зависел от двух ее особенностей – глупости и страха перед смертью. Так что когда записочки Толли с весьма подходящими библейскими цитатами насчет жерновов на шее перестали приходить, я разработал новый стиль неприятных посланий, и в их составлении мне периодически помогал Мунтер. Цель была одна: прежде всего уничтожить ее как актрису и вернуть мне уединение, мой тихий, спокойный остров. Кларисса имела надо мной власть только в качестве актрисы. Она никогда не вернулась бы на Корси, если бы пережила унижение в местном театре. После того как ее уверенность в себе и карьера были бы окончательно и полностью разрушены, я мог бы считать себя свободным. Надо отдать ей должное: она вела себя не как обычная шантажистка. Да в этом и не было необходимости. Впервые она увидела вырезку в 1977 году. Кларисса любила потакать своему эго, храня постыдные секреты своих друзей. Эту тайну она лелеяла три года, прежде чем ею воспользовалась. Мне не повезло, что реставрация театра и кризис в ее карьере совпали по времени. Тут ей от меня что-то понадобилось, и она нашла способ этого добиться. Уверяю вас, этот шантаж осуществлялся с величайшей тактичностью и осторожностью.

Он вдруг наклонился к ней и произнес:

– Послушайте, Корделия, я не могу и дальше его прикрывать. Он начал пить. Должно быть, вы это заметили. И он совершает ошибки. Например, эта промашка, которую заметила Роума. Откуда он знал, как выглядела шкатулка с драгоценностями, если не видел ее и не держал в руках? Другие тоже заметят. Мне нравится этот юноша, и таланта он не лишен. Я сделал все, что мог, чтобы спасти его. Кларисса уничтожила его отца, и я искренне не понимал, с какой стати она хочет добавить к списку своих жертв сына. Но я в нем ошибся. Ему не хватает духу, чтобы все это выдержать. А Гроган не дурак.

– Где он сейчас?

– Я же сказал вам. У себя в комнате, насколько мне известно.

Она посмотрела в его лицо, на его гладкую, как у женщины, кожу, бронзовевшую в свете огня, на черные как угли глаза, на неизменно растянутые в улыбке губы, и почувствовала, как некая исполненная убеждения сила обволакивает ее, пригвождая к удобному креслу. А потом красное вино загадочным образом прояснило ее мысли и она все поняла. Подробные объяснения, вино, почти задушевный разговор, соблазнительно спокойная обстановка – все это словно шалью оборачивалось вокруг ее усталого тела. Неужели это было не что иное, как уловка, чтобы потянуть время и удержать ее подле себя? Даже место играло ему на руку: уютный огонь в камине, ощущение нереальности, которое усиливали длинные дрожащие тени, окна, открывавшиеся в сбивающую с толку черноту ночи, и беспрестанный, навевающий сон шепот моря.

Корделия схватила сумку и выбежала из комнаты, миновала холл, по которому ее шаги разнеслись эхом, потом помчалась по лестнице наверх. Распахнув дверь спальни Саймона, она включила свет. Постель была застлана, комната – пуста. Она, как дикий зверь, металась из одной комнаты в другую, и наконец увидела человеческое лицо. В мягком свете прикроватной лампы Айво лежал на спине и смотрел в потолок. Когда она подошла к нему, он, должно быть, ощутил ее отчаяние, печально улыбнулся и еле заметно качнул головой. На его помощь рассчитывать не приходилось.