Филлис Джеймс - Череп под кожей

– Исключительно удобно: дворецкий, которому нельзя доверить ключи. И все же, наверное, какую-то пользу он приносит. Он явно предан Горринджу.

Айво спросил:

– Что с ним случилось? Я имею в виду вашего друга.

– Он умер, упав в свой собственный бассейн. Туда, где было неглубоко. Разумеется, в тот момент он был пьян.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вернулись Эмброуз и Саймон. Корделия удивилась бледности юноши. Только лишь участие в обезвреживании пьяного мужчины не могло настолько его ужаснуть. Эмброуз сказал:

– Мы уложили его спать. Надеюсь, он успокоился. Приношу свои извинения за этот выпад. Я и не представлял, что Мунтер способен на столь зрелищное представление. Кто-нибудь может передать мне корзину с фруктами?

После ужина все собрались в гостиной. Миссис Мунтер так и не появилась, и они сами наливали кофе из стеклянного кофейника, стоявшего на буфете. На небе сияла полная луна, и весь горизонт заволокло серебристой дымкой, а несколько звезд в вышине пронзили черно-синее полотно ночного неба. На море бушевал шторм. Было слышно, как буруны разбиваются о каменную пристань, а вдалеке шепчут волны, с шипением лаская галечный пляж. Единственным лишним звуком были приглушенные шаги. Здесь, в тишине, подумала Корделия, легко поверить в то, что ничто не имеет значения: ни жизнь, ни смерть, ни насилие, ни боль. Вид месива из плоти и запекшейся крови, которое когда-то было лицом Клариссы, казалось, вечно будет стоять у нее перед глазами. Но теперь этот образ стал нереальным, словно из другого измерения. Это ощущение было настолько сильным, что ей приходилось вновь и вновь повторять себе, зачем она здесь и что ей предстоит сделать. Выйдя из транса, она услышала голос Эмброуза. Он обращался к Саймону:

– Можете поиграть на фортепиано, если хотите. Думаю, полчаса музыки не оскорбят чьих-либо чувств. Только выберите нечто среднее между попурри для мюзик-холла и «Похоронным маршем» из «Саула».

Не ответив, Саймон направился к инструменту. Корделия последовала за ним, наблюдая, как он садится, склонив голову, и молча разглядывает клавиши. Потом он вдруг ссутулился, опустил руки и принялся играть тихо, но уверенно, и она узнала медленные ритмы Бетховена из концерта «Император».

Эмброуз крикнул с террасы:

– Банально, зато подходит.

Он играл хорошо. Звуки, казалось, заполняли все пространство. Корделия подумала: любопытно, что он играет намного лучше теперь, когда Кларисса мертва. Когда он закончил пассаж, она поинтересовалась:

– Что теперь будет с вашим занятием музыкой?

– Сэр Джордж сказал, чтобы я не беспокоился. Я могу остаться в Мелхерсте и окончить школу, а потом пойти в Королевский колледж или академию, если поступлю.

– И когда он это сказал?

– Когда пришел ко мне в комнату, после того как нашли Клариссу.

Удивительно быстрое решение, подумала Корделия, при таких обстоятельствах. Она полагала, сэр Джордж будет переживать о другом, а не о карьере Саймона. Должно быть, юноша разгадал ее мысли. Он поднял глаза и быстро сказал:

– Я спросил его, что теперь со мной будет, а он ответил: волноваться не стоит. Ничего не изменится, и я смогу вернуться в школу, а потом поступить в Королевский колледж. Я был напуган и шокирован. Думаю, он пытался ободрить меня.

Не настолько шокирован, судя по всему, раз в первую очередь забеспокоился о собственной персоне. Тут она напомнила себе, что критика – удел недостойных, и попыталась выкинуть эти мысли из головы. В конце концов, это была естественная детская реакция на трагедию. «Что будет со мной? Как это повлияет на мою жизнь?» Разве не это волновало каждого? Он по крайней мере честно в этом признался.

– Я рада, если вы действительно этого хотите, – сказала Корделия.

– Хочу. Думаю, что и она этого хотела. Я не стал бы заниматься тем, чего она не одобряла.

– Нельзя жить, руководствуясь такими принципами. Вам придется принимать собственные решения. Она не стала бы делать это за вас, будь она жива. Глупо рассчитывать, что она поможет вам теперь, когда умерла.

– Но это ее деньги.

– Наверное, теперь это будут деньги сэра Джорджа. Но если его это не волнует, не вижу причин, по которым это должно волновать вас.

Глядя, как он жадно всматривается в ее глаза, Корделия почувствовала, что разочаровала его: он ждал от нее сочувствия, одобрения его намерения брать от жизни то, что хочет, не испытывая чувства вины. Но разве не этого жаждал каждый? Отчасти ей хотелось удовлетворить эту его потребность, но в то же время она испытывала соблазн сказать: «Вы уже и так взяли слишком много. Почему же теперь сомневаетесь, взять ли еще?» – но вместо этого она произнесла: