Лампочка в светильнике над раковиной в ванной комнате перегорела. Верхний свет придавал моему лицу сероватый оттенок, моя кожа казалась мертвенной, губы — голубыми, глаза попали в тень и выглядели тусклыми и темными. Я пристально смотрела на себя в зеркало ванной комнаты, вспоминая о Дженни. На мгновение я увидела ее такой, какой она была при жизни, затем — какой нашла в лесу. Во втором образе что-то отсутствовало — то, что делало ее той, кем она была. Это исчезло. «Задуть огонь, потом задуть огонь». [2] У. Шекспир. Отелло. V акт, 2-я сцена. Перевод М. Лозинского.
Шекспир правильно это заметил вместе со своим бедным, сбитым с толку кровожадным мавром. «Срывая розу, как я верну ей животворный рост? Она увянет». [3] У. Шекспир. Отелло. V акт, 2-я сцена. Перевод М. Лозинского.
Я выключила свет в ванной комнате, нашла дорогу к кровати в полумраке и со вздохом забралась под одеяло. Дожидаясь сна, я разглядывала потолок. Мне бы испытывать злость, печаль или какую-то решимость, но я чувствовала в основном оцепенение.
Наутро я поехала в школу без особого удовольствия. Я вынуждена была там находиться; Элейн совершенно ясно дала понять: учителя должны явиться, даже если не будет учениц. Я ожидала, что немало моих коллег смотрели новости, и от предчувствия неловкости у меня покалывало кожу. Но первыми, кого я увидела, подъехав к воротам школы, оказались девочки из класса Дженни: Анна Филипс, Коринна Саммерс и Рейчел Бойд. Они были не в школьной форме, а в джинсах и толстовках с капюшонами. Когда я въехала на территорию, они, смущаясь, стояли в обнимку перед бесчисленными камерами и репортерами, по-прежнему осаждавшими школу. Но ощущалось что-то искреннее в их проявлении чувств, что-то настоящее — лица девочек были в пятнах от слез, покрасневшие, а не ухоженные, на потребу камеры. Я припарковалась в первом же подходящем месте и выскочила из машины, возвращаясь к своему долгу телохранителя, советчика или друга — что им понадобится больше.
Они возлагали цветы, поняла я, подойдя ближе. Вдоль школьной ограды протянулся импровизированный мемориал с открытками, плюшевыми медвежатами, даже с воздушными шариками и плакатиками с вырезанными из газет фотографиями. Лицо Дженни раз за разом возникало на расплывчатых, плохой печати снимках. И разумеется, лежали букеты цветов, безвкусные в своей веселой оберточной бумаге. В ярком солнечном свете бледно мерцали свечи. Дожидаясь, пока девочки закончат свое маленькое бдение, я прошлась вдоль ограды, читая некоторые открытки и плакатики: «Маленький ангел, тебя забрали слишком рано. Мы не забудем тебя, Дженнифер. Хотя я тебя не знала, я буду всегда тебя помнить…» Все это говорило об отчаянной потребности людей поучаствовать в трагедии, показать, как она их тронула. Впечатляющая бесполезность.
Мне не пришлось волноваться по поводу того, как склонить эту троицу к разговору, они сами подошли ко мне, как только заметили мое появление. Вот она, разница между детьми и подростками, подумала я. Еще год, и они направились бы в другую сторону, лишь бы уклониться от общения с учительницей. Эти девочки были неискушенными, доверчивыми. Легкая добыча. Такой оказалась и Дженни.
— Как вы? — сочувственно спросила я, ведя их к скамейке, находившейся вне пределов досягаемости средств массовой информации, в глубине школьной территории.
Коринна, высокая, темнокожая и стройная, криво улыбнулась мне.
— Да мы ничего. Просто в это очень трудно поверить.
— Полиция уже разговаривала с вами? — спросила я. Три головы синхронно покачались.
— Когда они будут с вами беседовать, — начала я, тщательно подбирая слова, — если им потребуется поговорить с вами, может статься, что вас спросят о жизни Дженни.
Три головы кивнули.
— О людях, которых знала Дженни… о друзьях.
Снова кивок.
— Может быть, о людях, о которых не было известно родителям, — предположила я.
В ответ на это Коринна и Анна — которая своим маленьким круглым личиком и крепеньким телом ужасно напоминала мне хомяка — широко раскрыли глаза. Рейчел же устремила взор своих голубых глаз в землю. Интересно.
— Понимаете, если у Дженни имелись какие-то тайные друзья, это поможет полиции выяснить, кто ее убил, — сказала я, наблюдая за реакцией Рейчел. Уголки ее рта от природы были изогнуты вниз, и в спокойном состоянии это придавало ей угрюмый вид; обычно это вводило в заблуждение, но только не сегодня. Ничто в ней не дрогнуло, а глаза по-прежнему остались прикованы к траве у нас под ногами.
Читать дальше