Джейн Кейси - Пропавшие

Часть событий я помню очень хорошо. Другое — не столь ясно. С годами какие-то подробности стерлись, и теперь я и сама не могу с уверенностью сказать, что было на самом деле, а что я додумала. Но начиналось это так.

Мне кажется, именно так.

Я постаралась рассказать об этом как можно лучше.

Я лежу в саду на шершавом клетчатом пледе для пикников и притворяюсь, будто читаю. Середина дня, и солнце печет мне голову и спину, обжигает подошвы ног. Сегодня занятий в школе нет, так как учителя устроили учебу для самих себя, и я уже не первый час на улице. Плед усеян травинками, которые я нарвала на лугу, они щекочут мою обнаженную кожу. В голове — туман, глаза закрываются. Слова на странице разбегаются, как муравьи, сколько бы усилий я ни прикладывала, чтобы выстроить их ровными строчками, и я сдаюсь, отодвигаю книгу в сторону и кладу голову на руки.

Под пледом шуршит засохшая трава, увядшая и погибшая в течение многонедельной жары. В летних розах жужжат пчелы, а невдалеке гудит газонокосилка. В кухне работает радио, слышны ритмичные переливы женского голоса, иногда прерываемого всплесками музыки. Слов не разобрать, они сливаются. Повторяются три размеренных глуховатых удара — это мой брат отрабатывает теннисный удар у стены дома. Ракетка, стена, земля. Чпок-чпок-чпок. Я уже спрашивала, нельзя ли мне поиграть с ним. Но он лучше будет стучать об стенку, а не играть со мной, вот что значит быть на четыре года моложе и девочкой.

Поверх сложенных рук я подсматриваю, как карабкается по травинке божья коровка. Мне нравятся божьи коровки, я только что сделала о них доклад в школе. Я протягиваю палец, чтобы божья коровка пошла по нему, но она выпускает крылышки и улетает. Покалывание в икре оказывается жирной черной мухой; в этом году от них некуда скрыться, и они садятся на меня весь этот день. Я поглубже зарываюсь головой в сложенные руки и закрываю глаза. Плед пахнет теплой шерстью и чудесными летними днями. Солнце палит, а пчелы напевают колыбельную.

Через несколько минут, или часов, я слышу, как кто-то идет по лужайке, сокрушая при каждом шаге сухую, хрупкую траву. Чарли.

— Скажи маме, что я скоро вернусь.

Шаги удаляются.

Я не поднимаю головы. Не спрашиваю, куда он идет. Я скорее сплю, чем бодрствую. Вполне возможно, я уже сплю и вижу сон.

Открыв глаза, я понимаю: кое-что случилось, но не знаю — что. И сколько времени я проспала. Солнце по-прежнему стоит высоко в небе, газонокосилка все еще дребезжит, радио бормочет, но чего-то не хватает. Мне нужно несколько секунд, чтобы осознать: мяч больше не стучит. Ракетка лежит на земле, а мой брат ушел.

Не на ее поиски я отправилась в тот день, просто мне невыносимо было находиться дома. Из школы я ушла сразу по окончании занятий, не заходя в учительскую, и устремилась прямиком на парковку, где мой усталый маленький «рено» завелся с первой попытки. Это оказалось первым удачным событием за весь день.

Обычно я не ухожу сразу после уроков. У меня вошло в привычку оставаться в опустевшем классе. Там я составляла планы уроков или проверяла тетради. Зачастую же просто сидела и смотрела в окно. Тишина давила на уши, словно я на много морских миль опустилась под воду. Ничто не тянуло всплыть: детей, к которым надо было спешить, у меня не было, как и мужа, с которым хотелось бы увидеться. Дома меня поджидало только горе во всех смыслах этого слова.

Но сегодня все оказалось иначе. Сегодня я почувствовала, что с меня довольно. Стоял теплый день начала мая, и дневное солнце даже слишком нагрело воздух в салоне машины. Я опустила стекло со своей стороны, но из-за езды нос в хвост, обычной для часа пик, не добилась того, чтобы ветерок хотя бы взъерошил мне волосы. Я не привыкла к напряженному движению по окончании занятий, и у меня заболели руки — я чересчур сильно сжимала руль. Я включила радио и через несколько секунд выключила. Школа находилась не так уж далеко от моего дома, обычно поездка занимала пятнадцать минут. В тот день я, постепенно сатанея, провела в машине почти пятьдесят.

В доме было тихо, когда я приехала. Слишком тихо. Я стояла в прохладной, тускло освещенной прихожей и прислушивалась, чувствуя, как от перепада температуры поднялись волоски на руках. Блузка липла к телу, и я немного поежилась, мне стало свежо. Дверь в гостиную оказалась открыта, в точности как я оставила ее утром. Единственный звук доносился из кухни — мелодия из двух нот, выстукиваемая каплями воды, падавшими из крана в миску, которую я, съев кашу, положила в раковину. Я не побоялась бы поспорить, что после моего отъезда на работу в кухню никто не заходил. Это означало…