Абакян вышел на задний двор и остановился у каменных перил, отсюда открывался прекрасный вид на большую лужайку, где его внук играл в футбол с высоким черноволосым мужчиной. Маленький Саркис весело гонял мяч по траве и очень расстроился, когда мужчина, посмотрев в сторону дома и заметив стоящего на ступенях Абакяна, прервал игру. Он пожал ребенку руку и побежал к дому.
– Роман! – кричал ему вслед Саркис. – Так нечестно!
– В другой раз, – пообещал Сафонов, обернувшись, после подошел к Абакяну и с интересом спросил: – Ну, что? Вы удовлетворили свое любопытство?
– Вполне, – кивнул старик. – Знаешь, видно, что у тебя нет детей. Ты общаешься с семилетним мальчиком, будто он взрослый, не замечая, что он еще ребенок.
– Но я же играл с ним, – возразил Сафонов. – Даже улыбался. И, по-моему, я ему нравлюсь.
– Мне тоже так кажется, – согласился Абакян и посмотрел на внука, который обиженно уселся на нижнюю ступеньку.
– Вы так и не сказали ему, что Нар умерла?
– Нет.
– Будет лучше, если он узнает об этом от вас, а не из газет или от друзей в школе. К тому же прислуга может случайно обмолвиться.
– Они слишком хорошо вышколены, чтобы проболтаться. Но ты прав, я скажу ему после похорон. Однако не сегодня и не завтра. Идем в кабинет, – Абакян взмахнул рукой. – Кстати, где Джерри?
– Контролирует периметр. Совсем выжил из ума, даже меня проверял на наличие оружия. Лично проводил досмотр.
– Патон – шеф безопасности, – напомнил Абакян и добавил: – Который просрал двух моих дочерей.
– Предположим, что просрали их вы. Не возлагайте эту вину на других, – усмехнулся Роман, заметив, как жестко блеснули глаза Абакяна. – Если обидел вас, прошу прощения.
– Ложь ранит, правда бьет прямо в сердце. Ты не обидел меня, но мне больно слышать это, – Абакян прошелся по комнате, остановился у рамки с фото, на котором были изображены все его дети, и глухо застонал. – Роман, у меня было трое детей, остался лишь внук. Я стар, мне уже семьдесят пять, ему только семь. Вряд ли у меня будет возможность видеть, как он растет, поступит в колледж и станет мужчиной.
– Не хороните себя раньше времени, – Сафонов подал Абакяну стакан с виски, себе не налил, присел на диван и, подумав о Полине, которая еще недавно была в этом кабинете, устало вздохнул. – Зачем вы хотели видеть ее? Только чтобы передать крест? Но это мог сделать я.
– Мне нужно было посмотреть ей в глаза и понять, могла ли она убить Нар.
– И каково ваше мнение?
– Вполне способна, – усмехнулся Абакян, увидев, что ответ не понравился Роману. – Матуа – достойный противник.
– Вы шутите? Она самый неуверенный человек из всех, кого я знаю.
– Значит, ты плохо понял ее. Ни разу не отвела взгляда, проявляла почтение, вела себя скромно и откровенно. Такое может себе позволить только сильный человек. Возможно, в ней много слабостей, но, поверь, отсутствия решительности я не заметил. И взгляд у нее необычный: добрый, печальный, в то же время злой, строптивый. Глядя ей в глаза, боишься обжечься, одновременно видишь, что она тебя не тронет, если не сделаешь резких движений, – задумчиво проговорил Абакян, проведя кончиком пальца по стакану. – Я рассказывал, как твой дед переправил меня в Голландию в середине войны?
– Нет.
– А сам дед что-нибудь говорил об этом?
– Я плохо помню его, – ответил Роман и подался вперед, приготовившись к интересному рассказу о прошлом старика, о котором тот вспоминал очень редко. – Он умер, когда я был маленьким, поэтому серьезных разговоров между нами, увы, не случилось.
– Я родился в Варшаве в тридцать девятом году. В сентябре, когда за город велись ожесточенные бои. Неудачное выбрал время для появления на свет, – усмехнулся Абакян. – И место тоже. Через неделю после моего рождения Польша уже была полностью захвачена немцами. Вплоть до сорок второго моя семья жила в осажденном городе. Не знаю, что твой дед делал в Варшаве, но если бы не он, ни я, ни мама, не выжили бы.
– А ваш отец?
– Умер за несколько недель до того, как у нас появилась возможность покинуть город. Мама была мало похожа на армянку, светловолосая, голубоглазая, твой дед выдал ее за свою жену. И документы соответствующие сделал. Лишь повзрослев, я понял, что он не был простым солдатом, каким его описывала мама. Он хорошо знал немецкий, носил их форму, и мы с мамой были явно не первыми, кого он таким способом вывез из страны.
– Дед служил в разведке, – сказал Роман. – Так мой отец вуалировал термин «шпионаж».
Читать дальше