Алексей Сухаренко - Вырванное сердце

– А разве это тело не более сильный для вас аргумент, чем просто мои слова? – напомнил подполковнику его же недавнюю фразу Грачёв.

Когда Зинаида Фёдоровна узнала о гибели дочери, она отнеслась к этому со смирением, без восклицаний, плача и обмороков. В этом ей помогло понимание всего с ней произошедшего, Божественное Провидение случившегося. Ведь она теперь знала о несостоявшейся судьбе Марии, жизнь которой оборвалась задолго до того, как Грачёв сообщил ей об аварии.

Егору было странно наблюдать, как пожилая женщина, словно юродивая, твердит как молитву одни и те же слова о том, что Мария – это её нерождённая дочь. Она постоянно читала «Отче наш» и благодарила Господа за «напоминание». В её комнате странным образом появились еще несколько икон, и все они, в том числе и иконка Спаса, висевшая на месте подковы, переместились в правый угол комнаты, как раз над её кроватью. Знаменательным итогом такого преображения стал её многодневный пост, по окончании которого она позвонила Егору и попросила отвести её в церковь на долгожданную исповедь и причастие. За день до назначенного срока Грачёву позвонил следователь и срочно попросил подъехать к нему на работу.

– Из морга звонят, требуют либо забрать тело, либо дать разрешение на захоронение за государственный счёт, – пояснил Александр Сергеевич причину встречи. – Я решил вначале переговорить с тобой.

– Зачем? – спросил Грачёв, на самом деле догадываясь о причине вызова.

– Ты же вроде считал её своей пропавшей женой, – пожал плечами «Шурик». – Может, ты хотел сам её похоронить?

Егор промолчал. Он понимал, что тогда нужно признать её Светланой Грачёвой, что как раз и нужно следствию, чтобы прекратить уголовное дело по причине смерти обвиняемой. Но он-то теперь знал, что Мария не его жена. Кто тогда? Он старался не углубляться в осмысление этого так далеко, как Царькова, боясь тронуться рассудком. Определил для себя примитивно просто – двойник покойной жены. Женщина, потерявшая память. И всё! Об остальном запретил себе думать. Ведь он же любил Её! Что бы ЭТО ни было! Не мог же он заниматься любовью с тем, кого нет и не было никогда! Ведь эта женщина имела тело и запах его жены!

– Я думаю, что Марию Лошадкину захочет похоронить её мать, – напомнил следователю про олимпийскую чемпионку Егор, – Зинаида Фёдоровна Царькова!

– Она потерпевшая по делу, – скривился следователь. – Да, она вроде утверждала, что она её мать, но этому нет доказательств. Мы не можем предъявлять обвинение одному человеку, а прекращать уголовное дело в связи со смертью другого. Видимо, придётся хоронить за государственные средства как Грачёву Светлану. Ты уж извини!

…На следующий день утром Царькова в сопровождении Грачёва, на которого она смогла опереться при ходьбе, направилась в храм. Церковь была совсем рядом, в какой-нибудь паре сотен метров, но дорога к храму заняла бесконечно долгое время. Бывшая олимпийская чемпионка волновалась, словно первоклашка, с каждым приближающимся к церкви шагом. Она останавливалась, поправляя платок на голове, переживала, что чего-нибудь забыла дома, но на вопрос Грачёва «Что?» не находила ответа и шла дальше. Егор не понимал её поведения, и это его раздражало. Наконец всё прояснилось. На полдороге, когда из-за высотных домов показались купола церкви, она встала как вкопанная и заявила, что боится идти в храм.

– Почему? – удивился мужчина, зная, сколько времени она готовилась к этому событию.

– А если священник не отпустит мне грех? – испуганно, совсем по-детски посмотрела на Грачёва старая женщина. – Я ему расскажу про Марию, а он меня отругает и прогонит из храма.

«А я чем могу помочь? Я же не пойду упрашивать священника, рассказывая ему нашу историю, присовокупив всё это просьбой отпустить заслуженной пенсионерке страны её грехи. Батюшка, услышав про явление к матери нерождённой дочери, что должен сделать? Перекреститься! Да ещё святой водой окропить того, кто такие лукавые речи ведёт».

Остановка и их молчание на полпути затянулись. Егор решил не отговаривать женщину, если она повернёт к дому. Царькова что-то шептала, подняв глаза к серому небу. Словно просила у Него совета. Низкие серые облака своими мрачными вплетениями туч не предвещали ничего хорошего. В лучшем случае – ливень. А возможно, и грозы с молниями.

«Вот и в храме на исповеди меня ждут негодование батюшки и его нахмуренное лицо. И стыд. Стыд за свой страшный поступок».