Алексей Сухаренко - Вырванное сердце

– Однофамилица моя там должна была с тобой в камере сидеть, – соврал бывший опер, – Светлана Грачёва.

– Ой, нет, – смутилась Лиза. – Это все Ваня, придурок, придумал, хотел Нужняка лошком сделать и денег с него снять за то, что от нашей компании отвалил, в завязку ушёл. Тот ему про свою кралю рассказывал, вот он и придумал, что со мной она в камере сидит… ну, короче, развёл его по полной. – Она испуганно посмотрела на опера, понимая, что сказала слишком много. – А что ему за это будет? – охнула проговорившаяся продавщица, открыв беззубый рот. – Неужели за это статью привяжут? Так он отдаст деньги. Если что, так я сама за него отдам.

Грачёв уже не слушал женщину. Он направился к выходу, но Андрейки там уже не было.

«Теперь уже точно развяжет , — подумалось Егору. – Такого публичного фиаско его нестабильная психика может не выдержать».

Ему было жалко парня. Он не чувствовал к нему ревности. И даже далеко в подсознании был ему благодарен за те платонические чувства, которые он испытывал к Ней. Грачёв поймал себя на мысли, что не знает, как теперь называть ту, которую он считал своей женой. Он продолжал Её любить, но понимал, что Она это не его Света, о смерти которой теперь «кричит» экспертное заключение и которое игнорировать нельзя. Марию – как называла её Зинаида Фёдоровна – он принять не мог, понимая, что это лишь псевдоним, всего лишь разовая запись в журнале приёма родильного дома.

«Да пошли они все! Всё равно буду звать её своим Светочком, раз нет у неё другого имени. И мне всё равно, кем она является. Даже если она всех водит за нос».

Зинаида Фёдоровна встретила Грачёва и с порога стала засыпать его вопросами. Оказывается, к ней уже дважды за день приходила милиция. Первый – по экспертизе, а второй раз, через час, к ней снова пришли участковый и оперуполномоченный и долго беседовали с ней, все вокруг и около, пытаясь выведать у неё как можно больше про её дочь. Где она жила, с кем дружила. К кому ходила в гости. Не понимая, что им нужно, она в свою очередь попросила у них посодействовать в свидании, но ей было сказано, что «это теперь невозможно».

– Егор, объясните, что происходит? – вцепилась в него пенсионерка. – Почему невозможно и что значит «теперь»?

Грачёв рассказал всё, что знал на текущий момент. Только умолчал про результат экспертизы ДНК. Впрочем, и Царькова тактично умолчала, хотя уже знала, что капитан полиции и его дочка Марии совершенно посторонние люди. Но разве можно теперь их было назвать посторонними? Она помнила, как дочка отзывалась о Насте, как она после долгого отрицания вдруг начала вспоминать «совместную» жизнь с Егором. Мария приняла и капитана, и Настю в свою семью, впрочем, и Царькова также приняла выбор дочери и прониклась к ним как к родным.

«Ну если и разбилась его жена, и похоронена два года назад, а Машенька так похожа на неё, значит так Господу угодно. Чтобы семья сохранилась в таком виде, словно ничего и не произошло. Егору дать второй шанс, Машеньке, потерявшей себя как личность, обрести полноценную семью, а девочке маму».

— Непонятно, где сейчас ваша дочка, – продолжал вслух рассуждать Егор Грачёв. – Потеряли её в тюрьме.

– Я этому не очень удивляюсь, – задумалась Царькова. – Я вчера, когда её увидела, так вообще стала сомневаться, что сплю. Настолько всё было как наяву. Может, она мне не приснилась, а в самом деле проведала меня сразу, как оказалась на свободе?

Грачёв не знал, что сказать пожилой женщине. О визитах её дочери к ним в общежитие? Об утренней истерике дочери? О своём тяжёлом разговоре с Ней? О несостоявшемся побеге? Всё происходящее было похоже на один большой сон. Сон наяву. Когда то, что ты видишь, не может происходить в реальности, а только во сне. В результате ты начинаешь путаться, не понимая, где и что происходит.

Вот и сейчас, чтобы нащупать уходящую из-под ног почву, нужна была хотя бы одна серьёзная опора. Незыблемый факт, от которого можно отталкиваться в своих рассуждениях. Некое неоспоримое действо. Например, звонок из СИЗО, где Она обнаружилась в одной из камер. Или звонок в дверь, и Она бы прямо сейчас вошла бы в квартиру и объяснила сама, что происходит. Но ничего подобного не происходило, а только всё вокруг погрузилось в густой мистический туман, где нет ответов, а только вопросы и догадки.

Всю дорогу, пока Власов ехал на встречу к Змойрову, он никак не мог прийти в себя от шока. Вначале лейтенант полагал, что Альберт придумал неправдоподобную историю о визите к нему обвиняемой Грачёвой, решив затеять свою непонятную игру. Ведь на то время она была в тюрьме. Мало того, после его звонка он собственными глазами видел арестованную на следственном действии. Она задавала вопросы, подписывала протокол, а после была отконвоирована обратно в изолятор. Он сопоставил время, и получилось, что Змойров позвонил ему почти за восемь часов до того, как из тюрьмы пришла первая информация о пропаже арестантки.