Алан Уильямс: Дневники Берии

Длинный перелет возбудил сексуальные желания. Я закрыл ставни, запер дверь, бросил Татану на кровать, сдернул с нее одежду. Она только вскрикнула, когда я сдавил ей груди. Схватка была яростной, продолжалась недолго, и вскоре мы погрузились в глубокий сон.

Вечером мы проснулись, спустились вниз. Почты на наше имя не было, никто о нас не справлялся. Мы прошли по центральному бульвару. Он заканчивался парком со статуей Вольтера. В парке находился бывший королевский дворец, построенный королевой Ранавалоной, известной тем, что она съедала по человеку в неделю в течение сорока шести лет своего правления. Теперь здесь была резиденция президента.

Чтобы спастись от жары, мы пошли в ресторан, где было прохладнее и можно было поужинать. Я внимательно осмотрелся – ничего подозрительного. Местные газеты на французском были в полном неведении относительно появления книги «Дневники Берии».

На следующий день после отъезда Мэлори и Татаны Борис Дробнов решил предаться чревоугодию. Он знал о хорошем ресторане в Вене под названием «Пирамида». Туда он и отправился. Стол и еда были заказаны накануне по телефону.

После вкусного обеда в ожидании десерта Борис разговорился с американцем у соседнего столика. Он пригласил его на рюмку коньяка. Американца звали Гэвин Гаске, он был писателем и теперь праздновал окончание работы над романом. Борис старался поменьше говорить о себе и побольше слушать. Американец был разговорчив, рассказывал о новом романе, который был автобиографичен и заканчивался стихами о Вьетнаме. Борис был умиротворен, сидел откинувшись в кресле и с удовольствием слушал.

В ресторане существовала традиция: после еды клиенты могли полежать в шезлонгах в саду, при этом им подавался ликер за счет ресторана. Гаске предложил Борису полежать в шезлонге. В тени было прохладно, голос Гаске действовал усыпляюще, и Борис незаметно уснул. Американец поднялся, сделал кому-то знак рукой, и вскоре появился мужчина, он подошел к Борису, вытащил шприц и быстро сделал ему в руку укол.

Борис пришел в себя от боли, открыл глаза, изумленно уставился на незнакомца и затем впал в забытье.

Гаске заплатил за себя и за Бориса, объяснив, что его приятель перепил, и вместе с незнакомцем они перенесли Бориса в машину и направились в аэропорт. Служащие в аэропорту хорошо знали спутника Гаске. Он был врачом из Австрии и прилетел часа два тому назад на собственном самолете – как он объяснил, для того, чтобы забрать знакомого, с которым случился сердечный приступ. Он собирался перевезти его в Женеву, где пациента ждал его постоянный врач-кардиолог.

Когда Борис открыл глаза, в голове пульсировало. Он был привязан к креслу, повернутому к окну, в котором виднелась заснеженная горная вершина. Американец Гаске сидел возле него, в кресле восьмиместного самолета, а впереди виднелась массивная спина человека в наушниках.

Борис посмотрел на часы, мгновенно покрылся холодным потом. Было почти семь вечера. Как долго они пробыли в воздухе? Час? Два? Он попытался вспомнить происшедшее: деревья, полдень, солнце. Во рту был неприятный привкус, живот болел.

Они летели на небольшой высоте – очевидно, чтобы не засекли радары. Борис видел в иллюминатор голубое небо и на его фоне вершины гор. Ему стало холодно. Он зашевелился, пытаясь освободиться от ремней, и Гаске сказал:

– Веди себя нормально, и мы тебя не тронем.

Он вдруг понял, что к нему обращались по-русски. Он рванулся в панике, взмахнул правой рукой, пытаясь дотянуться до горла Гаске, а левой дергал ремень. Но что-то было не так, ремень не поддавался – видимо, был закреплен особой застежкой. Гаске дважды сильно ударил его, и по лицу Бориса потекла кровь.

– Я хочу в туалет, – пробормотал он и услышал в ответ:

– Сиди не двигайся.

– Я сейчас сделаю прямо на сиденье, – сказал Борис, затем закричал в сторону пилота: – Сейчас уделаю все ваши кресла.

Но тот не реагировал.

Русский, выдававший себя за Гэвина Гаске, подошел к пилоту, и они посовещались о чем-то. Пилот кивнул, вытащил автомат и передал русскому. Тот сказал:

– Будешь плохо себя вести – я выстрелю по твоей коленной чашечке и ты больше никогда не сможешь ходить.

– Подлец, – сказал Борис.

– Знаю, что подлец. Так же, как и ты, Дробнов. Поэтому давай будем уважительно друг к другу относиться. – Автомат был нацелен на колено Бориса. – Ты действительно хочешь в туалет?

Борис судорожно сглотнул и энергично кивнул. Его тошнило, и голова раскалывалась на части. Гаске наклонился к нему, по-прежнему держа автомат наготове, расстегнул ремень и приказал: