Мартина Коул - Жестокая ложь

Селеста тяжело вздохнула.

— Папа! Я думаю, не стоит так выражаться в присутствии ребенка.

Джек Каллахан громогласно расхохотался, удивленный глупой наивностью дочери по отношению к старшей сестре.

— Да пошло оно все куда подальше! Девчонка уже знает, что почем. Половину своей жизни она провела, живя с нами. Блин! Она еще маленькая, но знает эту чокнутую шлюху лучше вас.

Мэри гневно мотнула головой.

— Когда ты перестанешь называть свою дочь шлюхой?! — раздраженно спросила она.

Тяжело вздохнув, Джек Каллахан невозмутимо заявил:

— Достали! Вы обе! Ребенку здесь лучше. Габби и сама это понимает. Ее отец Джимми — прости, Боже, его грехи! — боится эту суку не меньше, чем все вы. Я, положим, ее не боюсь, поэтому откровенно ему заявил, что если он мужик, а не половая тряпка, то должен каждый день вколачивать в голову этой шлюхи, кто в доме хозяин. Таким сукам, как наша Синтия, это только на пользу. Они ядовиты, как змеи. Надо вырвать у них зубы, а то искусают до смерти. Синтия презирает нас. Она вообще смотрит на людей сверху вниз. Если бы у Джимми была голова на плечах, он бы давным-давно ее бросил. Я первым пожму ему руку, когда узнаю, что наш недотепа подал на развод.

Селеста посмотрела на мать и пожала плечами.

Потом Джек Каллахан метнул осколочную гранату:

— А тебе, Селеста, следовало бы охранять свои тылы. Синтии не нравится то, что происходит у вас с Джонни Паркером. Она оставила на нас свою дочь. Чем она занимается в свободное время? Не знаю, но, чем угодно клянусь, я бы не доверял Синтии ни на грош.

Габби посмотрела на дедушку и улыбнулась. Она знала, что он всегда будет стоять за нее горой. Несмотря на юный возраст, Габби уже понимала, что мама по-настоящему ее не любит. Настоящую любовь и заботу Габби чувствовала только со стороны отца и маминых родителей. Папа очень нервничал в присутствии мамы, поэтому полагаться на него особенно не приходилось. Дедушка, напротив, будет биться за нее до последнего. Габби нравилось сидеть возле дедушки, так как Джек Каллахан был единственным человеком в ее маленьком мирке, который не испытывал страха перед ее мамой.

Джимми наблюдал, как Синтия, преклонив колени перед алтарем, ожидает, пока ее причастят, и размышлял над тем, как они докатились до такой жизни. Теперь они стали совершенно чужими друг другу. Синтия избегала мужа, используя малейший повод. Она спала в отдельной комнате, мотивируя свое нежелание делить с Джимми постель тем, что так легче присматривать за их сыном. Жена увиливала от любого серьезного обсуждения финансового положения семьи, которое благодаря ее непомерным тратам было на грани катастрофы, и при этом упорно продолжала сорить деньгами.

Глядя на Синтию со стороны, Джимми понимал, почему влюбился в нее. Она, как и прежде, была красавицей. Рождение второго ребенка ничуть не сказалось на ее фигуре. Она стала даже привлекательнее. Ее формы приняли еще более соблазнительные очертания, но сейчас Джимми хорошо знал, что скрывается за этой внешней красотой, и это его совсем не возбуждало. По правде говоря, Синтия оказалась мерзким, внушающим отвращение человеком. Она только и делала, что разочаровывалась в своей жизни и ненавидела мужа. Жена снова и снова, не уставая, повторяла Джимми, как она устала от жизни, которую вынуждена вести по его милости, как безжалостно он разрушил все ее иллюзии, как оказался не тем человеком, за которого себя выдавал. Она старалась убедить мужа в том, что все его старания создать для нее комфорт ничтожно малы.

Причастившись, Синтия посмотрела на распятие, и ему ужасно захотелось отхлестать жену по щекам. Впрочем, Джимми понимал, что никогда до этого не опустится. По натуре он не был экстравертом, он держал свою ненависть в себе. В его душе бушевал ураган страстей. В своем воображении Джимми бил и бил Синтию по лицу… Он мечтал об этом. Как замечательно было бы поставить эту… на место! Вот только он не знал как.

Синтия подошла к церковной скамье, на которой он сидел, и опустилась рядом. Джимми начал молиться. Он просил Бога дать ему силы бороться с женой, бороться с ней ради детей, так как Джимми прекрасно понимал, что стоит ему недосмотреть — и Синтия обидит их с такой же безжалостностью, с какой изводила его самого.

Джонни Паркер любовался тем, как Селеста подходит и садится за его столик. Как же радикально изменилась его жизнь, после того как он встретил эту девушку! Милая девушка! Какая милая девушка! И дело не только в ее внешности, хотя Селеста была самой красивой девушкой из всех, посетивших этот паб сегодня вечером. Дело в ее внутренней красоте. В ее душе не было и следа червоточинки. Джонни ужасно нравилось то, что его девушка видит в окружающих только хорошее… даже в ненасытной пиявке, которая по иронии судьбы приходится ей сестрой.