Дональд Уэстлейк - Дурак умер, да здравствует дурак

Все это у меня тут, все на бумаге. А Юлий, сам Юлий Цезарь, – это что-то.

Очень, очень примечательная личность. Прочтите, и вы в этом убедитесь.

– Вы хотите, чтобы я прочел все это? – спросил я, но мой вопрос прозвучал не совсем вежливо, поэтому я поспешно добавил:

– Что ж, с радостью. Очень хотелось бы почитать.

– От моей идеи просто дух захватывает, вот почему вам следует прочесть, – сказал Уилкинс. – Сейчас-то вы не готовы ее воспринять, думаете, что я несу ахинею. Дурацкая, мол, задумка. Но когда до вас дойдет, вы увидите все в правильном свете. Зримо представите себе, как эти маленькие хлипкие самолетики появляются из-за холмов и идут на бреющем над Галлией, рассыпая копья и камни...

– Они у вас не вооружены пушками и пулеметами?

– Разумеется, нет. До изобретения пороха тогда было еще очень далеко.

А я стараюсь сохранить историческую правду, поэтому у римлян есть только самолеты.

– Но раз у них есть самолеты, значит, есть и двигатель внутреннего сгорания, – заспорил я. – И бензин. И очищенные масла. Но в этом случае они просто не могли не иметь всего остального – всего того, что мы имеем сегодня: автомобилей, лифтов, бомб. Возможно, даже атомных.

– Да не волнуйтесь вы так, – с самоуверенной ухмылкой ответил Уилкинс и снова похлопал по рукописи. – Все здесь. Все разложено по полочкам.

– А издатель у вас есть? – спросил я.

– Издатель! – выплюнул Уилкинс, разом побагровев от ярости и сжав кулаки. – Слепцы! Все до единого! Либо норовят спереть твой труд, либо не желают замечать даровитого автора. Даровитого, именно даровитого. Где им разглядеть дарование. Цепляются за опробированное и затасканное, а больше ничего знать не хотят. Когда приносишь им настоящий свежак, что-то новое, незаезженное, что-то действительно захватывающее, они знать не знают, как им быть.

– Значит, вашу рукопись все время отвергают?

– Ходил я к одному парню, – немного успокоившись, продолжал Уилкинс.

– Обещал издать. На паях, кажется. Так это называется. Я оплачиваю издержки, типографию, все такое, а он издает и рассылает по книготорговцам.

Мне и невдомек, что там такая механика, но вот поди ж ты. Парень говорит, это в порядке вещей. Показал мне груду книг, изданных таким манером.

Некоторые на вид очень даже ничего, хорошая работа: веселенькие обложки, белая бумага, буквы красивые. Но я никогда не слыхал их названий, и это настораживает. Конечно, какой из меня книгочей? Не ахти какой, читаю почти исключительно по своей теме. Вот вы – другое дело. Наверняка вы о них наслышаны. Во всяком случае, о некоторых.

– Я тоже мало читаю, – признался я. – Почти не знаю современных авторов. Мой круг чтения – главным образом научные труды.

– Точь-в-точь как у меня, – радостно сказал Уилкинс. – Мы с вами родственные души. – Он улыбнулся сначала мне, потом – своей рукописи. Завершил, наконец.

– Это хорошо, – похвалил я его.

– Парень говорит, так начинали все, у кого теперь громкие имена, продолжал Уилкинс, устремив взор в пространство. – Издавали свои произведения на паях с такими, как он. Лоуренс, Джеймс Джойс и другие маститые, так он сказал.

– Это возможно, – согласился я. – Увы, я не очень хороший знаток истории литературы.

– Разумеется, это обойдется в тысчонку-другую, – продолжал Уилкинс.

– А потом еще придется вкладывать в рекламу. Без нее в нашем мире – ни тпру ни ну, уж вы мне поверьте. У меня есть задумки, как раскрутить эту книжку. Издать рекламные экземпляры – такие, чтобы глаза на лоб полезли, прописать в «Нью-Йорк-таймс», во всех газетах страны. Пусть читающая Америка узнает...

– Вас послушать, так это немалые расходы, – ответил я, ощутив легкую дрожь, сопутствующую зарождению дурных предчувствий.

– Чтобы сделать деньги, надо потратиться. Но подумайте о прибыли, запел певец мировой скорби. – Для начала – книжные ярмарки. Издания за рубежом. Экранизации. По моей книге наверняка можно сделать кино. У меня тут наброски по подбору актеров. Юлий Цезарь в молодые годы – Джек Леммон.

Барбара Николз... кажется, он где-то здесь... – Уилкинс принялся копаться в стопках, но без особого успеха. Наконец он бросил это дело и сказал:

– Ага!

Вот и обложка. Черновая заготовка.

Он протянул мне лист с каким-то рисунком, выполненным все в той же технике – темно-синими чернилами. По верху страницы в две строки шел заголовок, начертанный дрожащей рукой и отдаленно смахивающий на эмблему из мультяшки про Сверхчеловека: «VENI, VIDI, VICI БЛАГОДАРЯ ВОЗДУШНОЙ МОЩИ».