Джеймс Паттерсон - Опасность на каждом шагу

— Не знаю, как ты, — сказал Джек, — но после трех дней в одних подштанниках и купания в одной из самых грязных рек на Земле я бы не отказался от горячего душа.

— И горячей сам знаешь кого! — завопил один из подельников, и остальные его немедленно поддержали. Фургон мчался по шоссе Бруклин — Квинс.

— А дальше-то что? — настаивал Малыш Джонни.

— Все по плану. Ждем два-три месяца, пока все не уляжется, а потом берем билет в один конец в Коста-Рику.

«У нас и правда все получилось», — подумал Джек, ухмыляясь товарищам, кричавшим: «Арриба! Арриба! Андале!» Трудно поверить. Они обвели вокруг пальца весь мир. Последняя часть — просто игрушки по сравнению с тем, что они сделали. Все, что им сейчас нужно, — затаиться и не трогать свои миллионы.

Мне пришлось одолжить у санитаров сухую одежду, поэтому к автосалону на Одиннадцатой я прибыл в мешковатой зеленой униформе.

Два медика-обследователя перетягивали тело в коричневой сутане, как канат, пытаясь стащить его с руля мотоцикла. Ручку удалось извлечь из груди покойного, только когда спасатели привезли резаки по металлу.

У автомата с газировкой стояли Чарли Конлан — мой любимый рок-певец всех времен — и Тодд Сноу, квотербек «Гигантов». Они давали показания детективам из отдела по уголовным преступлениям и, кажется, были не в настроении раздавать автографы. Осмотрев вдребезги разбитую машину, я удивился, как легко отделались пассажиры — не считая страшно недовольной поп-певицы Мерседес, у которой была разбита губа, а под глазом назревал здоровый фингал. Девушка в сопровождении медика пулей пронеслась мимо нас, никому не сказав ни слова.

Тем временем медики уложили мертвого бандита на ковер в салоне. Я опустился на колени возле него, надев резиновые перчатки, аккуратно стянул с него маску… и раздраженно хлопнул себя по лбу. Под лыжной маской была еще одна, резиновая.

Маска ныряльщика.

Вот как преступникам удалось скрыться! У них было подводное снаряжение, и они в прямом смысле уплыли от нас.

Я попросил телефон и рассказал Уиллу Мэтьюсу о своем открытии. Разразившись очередью отборных ругательств, он вызвал подкрепление из Джерси и службы береговой охраны.

Повесив трубку, я снял с покойного резиновую маску. Латиноамериканец, около сорока лет, в карманах пусто, в кобуре девятимиллиметровая «беретта» со спиленным номером. Осмотрев его руки, я застонал: отпечатков тоже не было. Похожие пальцы я видел у курильщиков крэка — от частого контакта с раскаленной трубкой бороздки у них на коже стираются начисто.

Ну нет! Ублюдки не могут просто исчезнуть, не оставив ни одной зацепки. Я разыскал Лонни Джейкоба, специалиста по сбору улик на месте преступления, с которым мы несколько раз пересекались по работе, отвел его к покойнику и показал его руки.

— Сможешь что-нибудь из этого извлечь? — спросил я.

— Возможно, какую-то часть удастся восстановить, — скептически протянул Лонни. — Надо поработать с ним в морге. Но сомневаюсь в успехе. Парень явно не хотел, чтобы его опознали.

— Что за дела, Майк? — раздался голос командира Уилла Мэтьюса. Шеф шел к нам, хрустя битым стеклом. — Бросил нас и подался в санитары?

— Решил выйти в народ инкогнито и собрать информацию, — серьезно ответил я.

— Мы сделали все, что могли, Майк, — произнес Уилл Мэтьюс, оглядывая хаос, царивший в автосалоне. — Это правда, и это версия, на которой я буду стоять. Советую придерживаться той же позиции, когда начнутся разборки.

— Слушаюсь, — сказал я. — Мы сделали все возможное. Очень похоже на правду.

— А теперь езжай к семье. Мой водитель ждет снаружи. Это приказ.

Когда я вышел на улицу, на Пятьдесят седьмой лютовал холодный ветер. Сегодня с утра мне было не до погоды, но сейчас я заметил, что в это Рождество небо было того особого стального оттенка, когда кажется, что зиме конца не видно. Я забрался в служебную машину, и мысли мои переключились на жену. Тогда я понял, что не против бесконечной зимы.

Если моя Мэйв не увидит следующей весны, то зачем эта весна всем остальным?

Ничто не сравнится с Рождеством в Нью-Йорке — так по крайней мере считают многие. Однако я никогда не видел более удручающего зрелища. Дома я переоделся и отвез нашу банду в больницу. Венки и гирлянды ускользали от моего взгляда. Все, что я видел, — бесконечные серые вереницы слепых окон, грязный бетон и пар, поднимавшийся от изломанных улиц. Один ирландский писатель сравнил как-то Манхэттен с собором, но, когда я остановил машину у больницы, район напоминал скорее стройплощадку — замусоренную, холодную и равнодушную ко всему.