Жорж Сименон - Неизвестные в доме

Неужели они не поняли, что когда Люска бросился на пол, то причиной тому была усталость, страстное желание покоя? И если он заплакал, то потому, что почувствовал облегчение. Потому что теперь он уже мог не быть наедине с самим собой, со всей этой грязной правдой, которую знал только он и которая приобретет иное качество, качество драмы, подлинной драмы, такой, какой представляют ее себе люди.

Покончено раз и навсегда с болезненным гнетом, с этим ежеминутным унижением, а главное - покончено со страхом!

Знал ли он хоть, почему убил? Это уже не имело никакого значения. Все переиначат. Переведут на пристойный язык.

Будут говорить о ревности. О загубленной любви. О ненависти к сопернику, который отбил у него Николь, хотя сам он и заикнуться не смел о своей любви.

Все это станет правдой. Почти прекрасной.

А ведь до этой минуты Люска, оставаясь один и медленно перебирая свои воспоминания, испытывал лишь болезненную зависть бедного юноши, зависть Эфраима Люска, даже не зависть бедного к богатому, к Доссену, которому он добровольно согласился служить, а зависть к такому же, как он, к тому, кого он сам ввел в их круг, к тому, кто продавал книги в магазине напротив и кто перешел ему дорогу, не заметив этого.

- Все то же самое! - вздохнул Лурса.

Который час? Он представления не имел. Его поразило зрелище похоронной процессии, двигавшейся по улице. На тротуаре стояли судейские, адвокаты в своих мантиях. А позади катафалка шли люди, одни тоже в торжественном облачении, другие в трауре. И оба лагеря с любопытством переглядывались, как служители двух различных культов.

Дебаты в судейской комнате все еще шли, то и дело звонили по телефону. Красные мантии вихрем носились по коридорам. Хлопали двери. На все обращенные к ним вопросы жандармы пожимали плечами.

Лурса - на усах у него поблескивали лиловатые капли вина - заказал еще стакан. Вдруг кто-то тронул его за локоть.

- Отец, вас зовет председательствующий. Догадавшись, что Лурса не расположен идти на зов г-на Никэ, Николь с мольбой поглядела на отца.

- Только на минуточку!

Он допил третий стакан и стал шарить в карманах, ища мелочь.

- Заплатите потом, господин Лурса. Ведь вы еще зайдете к нам?

Бедная Карла! Как она старалась придать своей уродливой физиономии чуть ли не заискивающее выражение!

- Мсье должен выйти к столу... Мсье должен что-нибудь скушать...

Ей удалось даже не огорчиться, хотя на письменном столе открыто стояли две бутылки, весь пол был усеян окурками и в кабинете царила обычная для дурных дней гнетущая атмосфера.

Лурса взглянул на нее, зеленовато-бледный, нелепый.

- Хорошо... Нет... Скажите им, Фина, что я устал.

- Мсье Эмиль с матушкой так хотят вас поблагодарить...

- Хорошо. Ладно.

- Значит, я им скажу, что вы сейчас выйдете?

- Нет, скажите... Скажите им, что я увижусь с ними как-нибудь на днях.

Николь, ждавшая в столовой, сразу все поняла, взглянув на Карлу. Она с трудом выдавила улыбку и обратилась к г-же Маню:

- Прошу вас, не обращайте внимания. Отец все время ужасно много работал. Он не такой, как другие. Эмиль счел необходимым заявить:

- Он спас мне жизнь! Потом добавил просто:

- Молодец!

Г-жа Маню, беспокоившаяся лишь об одном - как бы получше держаться за столом, -держалась слишком хорошо, слишком напряженно, слишком торжественно.

- Как мило с вашей стороны, что вы пригласили нас обедать. Хотя я, пожалуй, впервые в жизни так счастлива, но боюсь, что в нашем маленьком домике нам вдвоем с Эмилем в этот вечер было бы грустно.

Ей хотелось плакать, хотя причин для слез словно бы и не было.

- Если бы вы только знали, как я исстрадалась! Когда я подумаю, что мой сын...

- Но все ведь кончено, мама!

На Эмиле был все тот же синий костюм, все тот же галстук в горошек. Карла кружила вокруг стола, щедро накладывала Эмилю кушанья с таким видом, словно хотела сказать:

"Ешьте-ка! После всего, что вы натерпелись в тюрьме..."

Временами Николь прислушивалась. Маню заметил это и почти заревновал. Он чувствовал, что она не следит за разговором, что думает она о другом, о том, кого здесь нет.

- Что с вами, Николь?

- Ничего, Эмиль.

Как раз в эту минуту она пыталась припомнить, были ли они с Эмилем до всего случившегося на "ты" или на "вы". Ей казалось, что сегодня произошло что-то ни с чем не сообразное.

- Вы ему сказали, что я уезжаю в Париж?

- Да.

- А что он об этом думает?

- Что это очень хорошо.

- А он разрешит вам приехать ко мне, разрешит нам пожениться, когда я создам себе положение?