Жорж Сименон - Он приехал в день поминовения

Не обращая внимания на полицейских, он подошел к двери и постучался, прежде чем комиссар успел ему помешать. Из кабинета донеслось удивленное:

- Войдите.

Жиль приоткрыл дверь. Первой он заметил Колет-ту, сидевшую на стуле; потом - большой письменный стол и за ним мужчину с рыжими волосами ежиком. Следователь, видимо, предположил, что побеспокоить его мог лишь кто-нибудь из служащих суда или полиции. Увидев вошедшего, он ринулся к нему, словно для того, чтобы помешать святотатству, и вытолкал Жиля в приемную.

- Я никого не принимаю. Вы же видите, я...

И с такой силой захлопнул дверь, что стекло задребезжало и едва не разлетелось на куски. Комиссар с инспектором посмотрели друг на друга, улыбнулись и проводили глазами Жиля, который уселся на одну из скамеек, рядом с падавшим из окна световым пятном.

Прошло несколько минут, потом четверть часа, потом полчаса, и, подобно тому как привыкаешь к темноте, Жиль привык к тишине и стал отчетливей различать нескончаемое бормотание в кабинете следователя.

На отвратительно грязной серой стене к бог весть как попавшей туда божьей коровке подбирался паук, но так неторопливо, что заметить это мог лишь очень внимательный наблюдатель, и у Жиля, не спускавшего глаз со стены, взмокли от напряжения лоб и ладони.

Далекий пароходный гудок, вероятно напомнивший ему, как он прибыл в Ла-Рошель на "Флинте", бросил его в дрожь, а теплое дуновение ветерка разом воскресило перед ним ниёльское кладбище и двух дроздов, гонявшихся в кустах друг за другом.

Жиль ни о чем не думал. Он просто не мог больше думать, потому что сам как бы стал центром вселенной и разучился видеть вещи такими, каковы они в действительности. Разве он, например, заметил час тому назад, что идет по тротуару, проталкиваясь через толпу, которая становится все гуще по мере приближения к универмагу "Единые цены"; разве обратил внимание на цветочницу, девочку лет двенадцати - тринадцати, протянувшую ему мимозы?

Он был сыном влюбленных с улицы Эскаль, сыном одного из Мовуазенов, того длинноволосого юноши, который со скрипичным футляром под мышкой ежедневно ходил из Ниёля в город пешком, сыном Элизы, скитавшейся с любимым человеком по городам Европы, по убогим меблирашкам и дешевым ресторанчикам. Но это еще не все Он - внук той из двух сестер, у которой такое кроткое, наводящее на мысль о Колетте лицо; он также внук каменщика, который на склоне жизни катал тачки к печи для обжига извести.

Он был частицей всего этого, был связан со всем этим прочными нитями и все-таки оставался тем же чужаком, который слез с пропахшего рыбой парохода и в выдровой шапке, с чемоданчиком в руке бродил по набережным.

Все остальные знали друг друга, жили в одном городе, говорили на одном языке, хранили общие воспоминания.

Жерардина Элуа - сестра его матери. Она тоже выросла в звеневшем от музыки доме на улице Эскаль, где Жиль мельком увидел сквозь занавески лишь чье-то незнакомое лицо.

Замуж она вышла не за бродячего музыканта, а за человека, чья семья на протяжении нескольких поколений торговала товарами для флота в доме на улице Дюперре.

Она навсегда осталась в нем. Родила там детей.

Все это произошло, когда Жиль был далеко отсюда и знал Ла-Рошель лишь по отрывочным воспоминаниям родителей. Действительность приняла в его мозгу искаженные формы: он представлял себе этот город чем-то вроде цветной лубочной картинки в теплых и спокойных тонах, считал его приютом мира и порядочности.

Иногда голоса за стеклянной дверью начинали звучать на иной лад: слово брала Колетта. И тогда Жиль украдкой обтирал платком руки, благо полицейские, которым хотелось поболтать на свободе, стояли к нему спиной, облокотившись на открытое окно.

Он проник в тайну сейфа. И не мог отделаться от мысли, что дядя хотел именно этого. Не напоминает ли таинственное слово, которое надо было угадать, тех драконов, что когда-то, в сказочные времена, стерегли пещеры с кладами?

Суровый массивный Мовуазен, ни с кем не общавшийся и презиравший себе подобных, каждую неделю отправлялся в Ниёль, усаживался посреди неприбранной комнаты и смотрел на профиль женщины, чьи черты постепенно стирало время.

Вот что нужно было раскрыть! Важно понять подлинного Мовуазена, а не того неумолимого богача, который каждый день медленно шагал одной и той же дорогой, нигде не задерживаясь, никогда не меняя своего расписания и властно направляя ход событий.

Чего же все-таки добивался дядя?