Жорж Сименон - Он приехал в день поминовения

Жиля ни о чем не спрашивали. Им просто распоряжались. За него строили планы, при нем намекали на вещи, которых он не понимал и которые никто не давал себе труда объяснить. Зато ему усердно подливали.

Накладывая себе рыбу, Жиль опрокинул свой бокал, растерялся и так сконфузился, что на добрых четверть часа перестал что-нибудь видеть, не замечал даже, что ест и пьет.

Бум-бум-бум! Бум-бум-бум!

Звонок. Шум в кухне. Шаги в коридоре, дребезжание фарфора. Видимо, в чью-то спальню подают на подносе завтрак. Несколькими комнатами дальше напускают воду в ванную. Похоже, час уже не ранний.

В голове у Жиля стреляет то справа, то слева, точь-в-точь как плохо закрепленный груз перекатывается в трюме. Где-то рядом должен быть графин с водой. Жиль протянул руку, но нащупал лишь стену. И тихо простонал:

- Папа!

Ему хотелось плакать. Раньше он не замечал за собою такой чувствительности. И странное дело: ему все время вспоминался отец. Почему не мать? Он понимал, что это несправедливо. Ведь это она вырастила его в невероятно трудных условиях, в лишенных удобств гостиничных номерах. Она так часто грустила, выглядела такой озабоченной.

Отец, напротив, всегда делал вид, что у него хорошее настроение, всегда был как-то странно, трагически невозмутим.

- Утром нашли что поесть. Вечером тоже найдем. Чего еще требовать?

Вечером во фраке, этой униформе фокусника, с длинными крашеными усами... А ведь он так мечтал стать выдающимся музыкантом!

Жилю почудилось, что кто-то в домашних туфлях прошел по коридору и остановился, прислушиваясь, у его двери, но он не пошевелился.

'Он еще не считает их всех, включая тетушку Жерардину, своими врагами, но кое-какие мелочи все же подметил. Впрочем, он, может быть, и преувеличивает, потому что был пьян.

Как они смотрели на него после обеда в курительной, куда снова подали напитки! У них был вид сообщников, которые хоть и не доверяют друг другу, но все заодно и вместе подстерегают жертву. У тети Элуа очень крупные зубы, поэтому, улыбаясь,- а улыбается она безостановочно и беспричинно: вероятно, без улыбки лицо у нее чересчур злое,- она выглядела так, словно запускает их во что-то невидимое.

Бабен посматривал на Плантеля с циничной безмятежностью, как будто говоря: "Хоть ты и великий Плантель из фирмы "Басе и Плантель", а я, Рауль Бабен, тебя все же обвел".

Отказавшись от предложенной хозяином "гаваны", он вынул из кармана и раскурил очень крепкую сигару. Жерардина задымила сигаретой.

- Прямо с утра займись нашим другом Жилем,- сказал сыну Плантель.

Тут ведь есть еще одно обстоятельство: Жиль плохо одет. Они стыдились его черного шевиотового пиджака с чужого плеча, длинного почти как сюртук. И его смущения в те минуты, когда широкомордый метрдотель подавал ему незнакомые кушанья. Все они заметили! Шпионили за ним! Прятали в глазах улыбку! Молча перебрасывались насмешливыми, взглядами!

Его, видите ли, намерены приодеть! Что он сам думает- это неважно. Затем его водворят в дом на набережной Урсулинок. Они даже не удосужились рассказать, что представляет собой эта его тетка, с которой, согласно завещанию, ему отныне придется делить кров.

Выбрав подходящий момент, Плантель отвел Жиля в угол курительной. Жилю уже было нехорошо. Голова у него кружилась. Тем не менее подробности он запомнил.

- Скажите, друг мой, как вы очутились у Армандины? Вы же не знакомы с нею.

Жиль не лгал еще ни разу в жизни.

- Она сама узнала меня, когда я выходил с кладбища.

- Как она могла вас узнать, если никогда не видела?

- Я похож на отца и на дядю.

- Во-первых, она не знала вашего отца, потому что всего лет пять-шесть как приехала в Ла-Рошель. Что касается вашего дяди, я покажу вам его фотографию. Вы нисколько на него не похожи. Впрочем, я понимаю... Позже я вам объясню. Видите ли, мой юный друг, вам следует остерегаться Бабена и вообще всех, кто...

Пока они говорили, Бабен издали наблюдал за ними, словно понимая каждое их слово.

- Я полагаю, месье, сегодня мне лучше возвратиться в гостиницу, где я оставил вещи.

Жилю хотелось увидать Жажа, вернуться в свою комнатушку.

- Вещи уже здесь. Я послал за ними слугу.

На стенах висели огромные портреты людей в старинных нарядах, и один из них, нечто вроде мушкетера, следил глазами за Жилем, куда бы тот ни шел. Прямо наваждение!

- Выпейте-ка рюмочку этого старого коньяку. Он вас подкрепит, а утром...

При мысли о том, что он проведет ночь в чужом доме, где каждый закоулок дышит издевательской враждебностью, Жиль так перепугался, что покорно выпил.