Ксавье-Мари Бонно - Первый человек

Внезапно дверь открылась, и в кабинет просунулась голова Карима Бессура. Де Пальма чуть не подскочил на месте.

— А, вот ты где, Барон! — удивился Бессур.

— А где, по-твоему, я должен быть?

Бессур нахмурил брови. Он был рослый, но стройный и гибкий, с очень худым лицом.

— Ты не забыл, что мы обмываем мои капитанские погоны? — спросил он.

По такому случаю Карим надел белую рубашку, рукава которой были слишком коротки для его невероятно длинных рук, и повязал синий галстук, висевший на нем криво.

— В твоем возрасте — и уже капитан! — воскликнул де Пальма. — Так ты можешь дорасти до комиссара.

— Не смейся надо мной!

— Ты на это способен, сынок. Полицейских такого размера, как ты, в нашем заведении меньше десятка.

— Это ты меня всему научил, Барон!

— Увы! — Де Пальма сморщился, всем лицом выражая печаль. — Через три недели моей работе конец. Барона не станет.

Карим почувствовал себя лишним в этой красивой сцене грусти о прошлом. Желая отвлечься, он стал смотреть на часы у себя на руке.

— Этот кабинет немного похож на исповедальню! — продолжал де Пальма. — Исповедальня без священника… Я вижу перед собой тех бедняг, которые сидели здесь. Их левое запястье приковано к этому кольцу. Сколько парней кричали здесь, что невиновны! Было и несколько женщин. И трое приговоренных к смерти, словно три карты одного достоинства в покере. Я не могу стереть из своей памяти их лица. Я и теперь еще храню в памяти их слезы, крики, мольбы…

— И все-таки у тебя было несколько великих дел! Тебя не просто так прозвали Бароном.

Чтобы прекратить этот разговор, раздражавший его, словно неприятный запах, де Пальма взял в руки картонную коробку, которую купил у торговца овощами и фруктами на улице Епископства.

— Начну приводить все в порядок, — сказал он, отпер ящики и высыпал их содержимое прямо в коробку.

В нее посыпался дождь из мелочей — визитные карточки, старые ластики, раздавленные гильзы, огрызки карандашей и клочки бумаги, на которых были нацарапаны смешные записки.

Тридцать лет работы в уголовном розыске — это не пустяк.

— Не забывай, что ты должен протянуть здесь еще три недели, — пошутил Карим.

Де Пальма надел форменную куртку и запихнул в кобуру пистолет.

— Мне надо уходить. У меня назначена встреча с одной специалисткой по первобытным людям, и место встречи неблизко.

— Вот как?

— В бухте Сюжитон чуть не потонул ныряльщик. Туда я и собираюсь.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Не надо: ты должен открыть шампанское на празднике.

Де Пальма положил три пальца на его плечо, изображая капитанские погоны. Бессур, как всегда, оставил без внимания шутку своего начальника, который, в сущности, не чувствовал никакого уважения к званиям, авторитету начальства и нашивкам на мундирах. Он принял серьезный вид и сказал:

— Несчастный случай в Сюжитоне! Я думаю, это то, о чем я читал в газете. Он произошел в пещере Ле-Гуэн?

— Перед самым выходом из нее. На глубине меньше тридцати восьми метров.

— Это не несчастный случай?

— Я ничего не знаю, сынок. Когда речь идет о пещере Ле-Гуэн, я всегда жду худшего. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Почему? Это было написано в газете?

— В общем… да.

— Только этого не хватало!

Бессур отвернулся. Де Пальма терпеть не мог выпивок по случаю приезда, отъезда, повышения — и вообще любых выпивок.

В автомобилях «альфа-ромео Джульетта» 1959 года радиоприемник находился справа от трех больших круглых хромированных счетчиков, как раз над зеркалом заднего обзора, которое было укреплено на пульте управления. Поэтому, чтобы найти нужную станцию, требовалась некоторая ловкость пальцев: надо было поворачивать ручку вправо, причем медленно, чтобы не свести с ума тюнер. Барон уже давно не решался даже прикоснуться к этому устройству и никому не позволял этого делать. Игла указателя радиостанций в легендарной машине-купе много десятилетий назад остановилась на станции «Франс-Мюзик» и с тех пор не двигалась с места.

Когда инспектор выезжал с подземной парковки особняка Епископства, радио ожило. Несколько секунд из приемника раздавался треск, а потом вырвались (звучавшие в монофонической записи) последние такты большой арии Радамеса из оперы «Аида»:

Де Пальма узнал голос Пласидо Доминго, вспомнил год, когда была сделана запись, — 1974-й, и долго ждал, когда же прозвучит героический си-бемоль и на сцене появится Амнерис в исполнении Фиоренцы Косотто — певицы со сказочно прекрасным голосом. Но вместо нее заговорил какой-то музыковед-комментатор. Это была познавательная передача о великих артистах. Де Пальма слушал его рассеянно. В любом случае туннель, который шел от старинных доков до квартала Тимон, надолго заставит замолчать этого специалиста по музыке.