Галина Романова - Любитель сладких девочек

Что слова? Наговорить можно что угодно. Но кто поверит, если папашку теперь наверняка ждет больничная палата с мягкими стенками. А тут все от первого до последнего слова… Это был не свет фар, который ей пригрезился. Скорее это был отсвет от объектива.

Нет, он все-таки мерзавец! И такой хитрый, гад! Такой хитрый, что, невзирая на благодарность за собственное спасение, хочется надавать ему по башке…

— Не бойся, Маша… — Панкратов произнес эту сакраментальную фразу таким покровительственным тоном, что она не удержалась и, несмотря на нервозную слабость во всем теле, язвительно закончила:

— Ты Дубровский?!

— Коли острит, значит, все в порядке, — сказал кому-то за ее спиной Володя, сгреб Машу в охапку и тут же принялся обдавать ее ухо горячим дыханием, без устали нашептывая «любимая», «родная», «дорогая» и что-то еще в том же духе.

Но его жаркий шепот уже не спас ситуации, Маша все-таки хлопнулась в обморок, а потом еще долго приходила в себя. Нет, не после обморока, а после всего, что на нее нахлынуло после него.

Панкратов требовал венчания и ничего не хотел слышать. То есть не хотел слышать никаких возражений на сей счет.

Милиция потребовала от нее обязательных объяснений. И Маше пришлось путано, но недолго с ними объясняться. Хорошим подспорьем в этом оказалась видеокассета с исповедью папочки, которую Панкратов очень удачно смонтировал, прежде чем предъявить властям в качестве улики.

Затем понадобилось ее экстренное присутствие в родном городе, чтобы утрясти-таки все формальности со злополучным наследством. Оно, кстати, оказалось как раз таким, как ей и предсказывал отец — непостижимо огромным. И пока она улаживала там все дела — продавала недвижимость и рассовывала свои средства по столичным банкам — как-то так незаметно прошло почти полгода. А они с Панкратовым, как ни странно, все еще были вместе, и что уж совсем казалось необъяснимым, находили в этом удовольствие.

Маша все ждала и ждала: ну вот, вот еще немного — и начнется. Вот им осталось совсем чуть-чуть, и давний кошмар — вечный спутник ее жизни — начнет запросто вторгаться в ее жизнь. Но ведь нет же! Все по-прежнему шло хорошо. Правда, однажды…

— Что это у тебя? — Панкратов, быстро отреагировав, вывернул ее руку из-за спины и выхватил узкую пластиковую полосочку. — Что это такое, Машка? Быстро говори!

Она начала было мямлить что-то, пытаясь его обмануть и хоть как-то продлить его неведение. Но он был не дурак, ее Панкратов, он быстро все разгадал.

— Машка, ты попалась?! Машка, ты попалась!

Обалдеть можно! Это правда? Можешь не трясти головой, я и так вижу — тест положительный. И чего молчала?

Она хотела было начать что-то врать про сюрприз и так далее, потом не выдержала и, всхлипнув, призналась:

— Я боюсь!

— Рожать боишься? Вот дуреха! Вместе пойдем.

Я помогу! — Панкратов сиял, просто как самовар начищенный, даже его руки стали какими-то другими и касались ее теперь с непонятной осторожностью. — Классно, Машка! Это же классно — ребенок! Наш с тобой ребенок!

— Вот именно! Наш с тобой! — воскликнула Маша, больно ударяя его по рукам, норовившим влезть ей под пижаму и погладить абсолютно плоский живот.

— И что тебя смущает?

Какая удивительная метаморфоза произошла с человеком. Разве раньше он пропустил бы подобную вольность с ее стороны? Нет, ни за что! Обязательно шлепнул бы по попке, приговаривая что-нибудь типа: «Остынь, женщина». А тут с совершеннейше счастливым.., нет, скорее глупым видом поймал ее руки и начал обцеловывать каждый пальчик, приговаривая:

— Почему это нам с тобой нельзя заводить детей, малышка моя? Что тебя смущает?

Она все же сказала это. Столько времени носила в душе этот камень, и тут…

— Ты убийца своей жены, Володя! Нет, не делай таких глаз, пожалуйста, — взмолилась Маша. — Не прямой. Косвенный!

— Та-а-ак, граждане! И что тут у нас происходит? Откуда ты взяла такую ересь? — Ей все-таки удалось его разозлить. Володя моментально набычился и отошел от нее на полметра.

— Мой отец… Он за всеми следил и по крупицам собирал сведения… И он…

— И что он? — ловко передразнил ее Володя.

— Он сказал, что при твоей хитрости и предусмотрительности ты не мог не знать о готовящемся убийстве, — выпалила Маша и мгновенно почувствовала неимоверное облегчение.

Что-то теперь он скажет? Начнет отрицать? Конечно же, отрицать, а как же иначе? Но Панкратов снова ее удивил, невесело рассмеявшись.