Галина Романова - Любитель сладких девочек

Каков удалец?! И потом, когда мы уже жили на его даче, он, оказывается, неоднократно наведывался в соседнее село. Он наверняка следил за тобой. Оставлял машину в соседнем селе, а до деревни шел пешком. Это, кстати, мне уже твоя Нинка поведала, удивившись, что машины у нас с ним одинаковые.

— Но меня он подвозил на малиновой «Субару», и потом…

— Потом суп с котом! — вызверился Панкратов. — У него их в гараже аж три штуки! Еще бы ему не иметь их на мои-то деньги!.. Все, хватит разборок! Я устал! И у меня снова болит бок. Идем спать.., дорогая.

На последнем слове Маша отчетливо услышала зубовный скрежет, который не предвещал ей ничего хорошего. Спать идти она, конечно же, не собиралась. Ни с ним, ни тем более одна. Ей нужно было еще несколько минут и еще чуть-чуть самообладания, чтобы произнести вслух эти роковые слова, что вертелись у нее на языке все это время.

Но попробуй тут быть выдержанной, когда он смотрит на нее так, словно хочет проглотить. Что уж скрывается за этим, попробуй разберись, но неуютно ей под этим взглядом, это точно.

— Володя, — начала было она робким голоском. — Я хочу тебе что-то сказать…

— Да, да, милая, я тоже хочу тебя, — ухмыльнулся он самой распаскудной улыбкой, на которую только был способен. — Идем уже! Говорю, у меня снова начал болеть бок.

— Меньше надо пива пить! — ляпнула она первое, что пришло на ум. Мысленно чертыхнулась и снова сказала не то, что хотела:

— И вообще, здоровьем нужно заниматься серьезно, а не от приступа к приступу.

— Малыш! Если честно, то я тронут. — На сей раз он улыбнулся очень даже приятной улыбкой, открытой и широкой. — Все! Идем!

Панкратов больше не стал слушать ее возражений, больно ухватил за предплечье и силой увлек наверх, где, как ей помнилось, у него располагалась спальня.

Комната была погружена во мрак. Из открытого окна несло прохладой и дождем. Капли звонко щелкали об оцинковку подоконника, скрадывая звуки невнятного шепота, предназначенного только ей одной. Но даже в этом шепоте, нежный подтекст которого был бесспорен, ей чудилось что-то зловещее.

Панкратов очень торопился. Куртка, футболка — все мгновенно было с нее сорвано и отброшено куда-то в сторону. Его руки, бедра, губы… Господи, еще немного, и она сдастся и забудет обо всем.

И про Гарика, чей остекленевший взгляд теперь, наверное, будет преследовать ее и во сне. И про то, что убийца был в доме, когда она спала под дверью его спальни. И что, возможно, он и сейчас где-то здесь, рядом…

— Володя, остановись! — крикнула она, мгновенно трезвея на последних мыслях. — Остановись, я прошу! Мне нужно тебе еще сказать что-то!

— Что, дорогая? — Он и не подумал выпускать ее из своих рук, продолжая терзать губами ее всю. — Не нужно сейчас ничего говорить. Я так… Оказывается, я очень скучал без тебя, Машка! Только сейчас я понял это. Ты моя славная девочка. Давай никогда больше не будем расставаться.

— Володя! Гарик… — крикнула она, когда он с чудовищной ловкостью спустил ей до коленей джинсы. И, не дав ему опомниться и перебить себя, обрушила-таки на него чудовищную правду:

— Он мертв, Володя! И если его убил не ты, я не знаю, кто это мог сделать…

Какое-то время он все еще продолжал лежать рядом, согревая ее всю своим телом. Потом дернулся как-то необъяснимо, поднялся и зажег свет под потолком. Маша на секунду зажмурилась, потом широко открыла глаза и тут же поспешила укрыться одеялом. Под пронзительным светом четырехрожковой хрустальной люстры собственная нагота показалась ей донельзя вульгарной в сравнении с мертвецкой бледностью лица Панкратова.

— Что ты сказала?! — прошипел он, все так же стоя у стены с поднятой к выключателю рукой. — Машка, посмотри на меня и скажи, что ты только что сказала мне про Гарика?!

— Он мертв, Володя! — Она нашарила рукой футболку и натянула ее на голое тело. — После того, как ты исчез, я убежала наверх и заперлась в одной из его спален. И.., и уснула прямо на полу.

Когда проснулась, было почти темно. Мне нужно было одеться, а все мои вещи были в ванной. Я пошла туда, а там… Он там…

— В ванне, — закончил за нее Володя, с пониманием хмыкнув. — И включенный фен в мыльной пене плавает.

— Нет. Ничего такого… Воды не было. Он голый в ванне, в пустой ванне. Вода течет, а слив не закрыт. Фен лежит в ванне, но не включен. У Гарика, по-моему, сломана шея. Голова как-то повернута не так. — Маша попыталась изобразить, как лежала голова Гарика. И подавленно умолкла. А Панкратов принялся мерить шагами комнату. Что за дурная манера у людей, чуть что — начинать метаться из угла в угол. Тут уж не до размышлений, а только и дел, что сидеть и затравленно наблюдать за его маятниковыми колебаниями.