Эмиль Габорио - Дело вдовы Леруж

— Разрази меня гром! — пробормотал папаша Табаре. — Неужели госпожа Жерди…

Это было как вспышка молнии. Пожав плечами, старик снова опустился в кресло и, устыдившись, заговорил сам с собою:

— Нет, решительно, на этом деле я совсем свихнулся. Только о вдове Леруж и думаю, она мерещится мне повсюду.

Однако неосознанное любопытство заставило его пробежать газету. Кроме этих нескольких строчек, он не нашел в ней ничего, что могло бы стать причиной обморока, крика или даже малейшего волнения.

«Странное все же совпадение», — подумал неуемный сыщик. Только теперь он заметил, что газета слегка надорвана и смята, словно ее судорожно сжала чья-то рука.

— Странно! — повторил он.

В этот миг дверь, ведущая из спальни г-жи Жерди в гостиную, отворилась, и на пороге появился Ноэль. Внезапная болезнь матери, бесспорно, сильно отразилась на нем: он был чрезвычайно бледен; его обычно бесстрастное лицо выдавало большое волнение. При виде папаши Табаре он, казалось, удивился.

— Ах, дорогой Ноэль, — воскликнул старик, — развейте мое беспокойство и скажите, как чувствует себя ваша матушка?

— Госпожа Жерди чувствует себя неплохо, насколько это возможно.

— Госпожа Жерди? — изумленно повторил старик, однако продолжал: — Я вижу, вы пережили жестокое потрясение.

— В самом деле, — ответил адвокат, усаживаясь, — мне был нанесен ужасный удар.

Ноэль явно прилагал большие усилия, чтобы спокойно слушать старика и отвечать на его вопросы. Папаша Табаре, находясь в сильном волнении, ничего этого не замечал.

— По крайней мере, дитя мое, — попросил он, — расскажите, как это произошло.

Молодой человек помедлил, как бы обдумывая что-то. Он не был готов к поставленному в лоб вопросу и колебался, не зная, как отвечать. Наконец он сказал:

— Госпожу Жерди страшно поразило известие в газете о том, что женщина, которую она любила, убита.

— Вот так так! — вскричал папаша Табаре.

Старик был до такой степени потрясен, что чуть было не проговорился о своей тесной связи с полицией. Еще немного, и он воскликнул бы: «Как! Ваша матушка знала вдову Леруж?» По счастью, он сдержался. Больших трудов стоило ему скрыть свое удовлетворение: он был рад, что безо всяких трудов узнает что-то о прошлом жертвы преступления в деревне Ла-Жоншер.

— Эта женщина была верной служанкой госпожи Жерди. Она была настолько предана ей душой и телом, что бросилась бы за нее в огонь и воду.

— А вы, друг мой, знали эту почтенную женщину?

— Я очень давно ее не видел, — отвечал Ноэль, в голосе которого сквозила глубокая печаль, — но знал ее и знал хорошо. Должен признаться, я ее очень любил — она была моей кормилицей.

— Она? Эта женщина? — запинаясь, проговорил папаша Табаре.

На этот раз он пребывал в совершенном ошеломлении. Вдова Леруж кормилица Ноэля! Ну и повезло же ему. Само провидение выбрало его своим орудием и направляло его руку. Теперь он узнает все, что ему нужно, все сведения, которые полчаса назад он отчаялся где-либо добыть. Онемев от изумления, папаша Табаре сидел перед Ноэлем. Вскоре, однако, он понял, что должен сказать хоть что-нибудь, чтобы не ставить себя в неловкое положение.

— Большое несчастье, — пролепетал он.

— Не знаю, как для госпожи Жерди, — мрачно сказал Ноэль, — но для меня это огромное горе. Удар, нанесенный этой несчастной, поразил меня в самое сердце. Ее смерть, господин Табаре, развеяла в прах все мои мечты о будущем и разрушила вполне законные надежды. Я собирался отомстить за жестокую обиду, а смерть эта выбила у меня из рук оружие и ввергла в бессильное отчаяние. Ах, как я несчастен!

— Вы? Несчастны? — воскликнул папаша Табаре, которого глубоко тронуло горе его дорогого Ноэля. — Боже мой, отчего же?

— Я страдаю, — тихо сказал адвокат, — и притом жестоко. Не только из страха, что справедливость не восторжествует, но и оттого, что остался беззащитен перед клеветой. Теперь обо мне могут сказать, что я мошенник, честолюбивый интриган без стыда и совести.

Папаша Табаре не знал, что и думать. Он не видел ничего общего между честью Ноэля и преступлением, совершенным в деревушке Ла-Жоншер. В голове у него роились тысячи смутных и тревожных мыслей.

— Успокойтесь, дитя мое, — произнес он. — Никакая клевета не в силах вас запятнать. Смелее, черт возьми, разве у вас нет друзей? Разве я не с вами? Доверьтесь мне, расскажите, что вас печалит, и, дьявол меня раздери, если мы вдвоем…

Адвокат резко встал, воспламененный внезапным решением.