Дмитрий Тарасенков - Человек в проходном дворе

— Слушайте, Генрих Осипович, не хочется мне что-то на общий пляж, — сказал я. — Там сейчас яблоку упасть негде. Дождь их, конечно, не разогнал. Может, на дюны поедем, найдем какое-нибудь глухое местечко?

— Давайте, — охотно согласился Буш.

“Слишком охотно, — отметил я. — Он любит компанию, шум. Один — ноль не в его пользу”. На дюнах — я знал эти места — не было ни павильонов с водой и бутербродами, ни скамеек. Берег был усеян сучьями, водорослями и всякой дрянью, вынесенной морем. Хотя любители янтаря бродили по мелководью и там, но местность была пустынная.

— Там ведь, наверное, малолюдно?

— Никого нет, — подтвердил Буш. — Я бы бутылочку взял, — сказал он с вопросительной интонацией.

— На жаре-то пить? “Кентавр любил выпить.

Буш был на фронте. А Суркин прятался от Буша…” — как калейдоскоп, мелькало у меня в голове.

Буш поморгал глазками.

— Ну не буду.

Мы влезли в подошедший трамвай. Прошли вперед на свободные места. Сели рядом. Я закинул руку на спинку деревянного (трамвай был старенький) сиденья и спиной подался к окну: устроился так, чтобы видеть лицо Буша.

— Вы ко мне по делу заходили? — спросил я.

— Откуда вы знаете, что я был? — ответил он вопросом на вопрос.

— Мне дежурная описала. Вылитый вы, Генрих Осипович. Я сразу узнал.

— Просто так, — сказал Буш задумчиво. — Просто так заходил.

Народу в трамвае с каждой остановкой убывало. Охотников купаться в дюнах бывает не так уж много.

— Не знаете. нашли убийцу? — Я решил взять быка, за рога.

Буш почти незаметно вздрогнул.

— Вы кого имеете в виду?

— Мне рассказали, что муж Клавдии Николаевны был убит. А вы, кстати, ни словом об этом не обмолвились, — пожурил я его.

— Кто рассказал?

— Да, господи, весь город гудит! Я уж не помню кто Так нашли или кет?

— Вам лучше знать, — вдруг сказал Буш. И хитренько подмигнул мне.

Трах-тах!

— Помилуйте, откуда я могу знать?

А у самого мелькнуло: “Провокация в стиле истории с фотоаппаратом? Наивняк. Он? Глупо”.

— Вы его сами видели, — сообщил Буш.

— Кого?

— Убийцу. — Буш понизил голос и оглянулся.

Я тоже оглянулся — в вагоне мы остались почти одни — и громко засмеялся. Я уже понял, в чем дело.

— Ну вы даете, Генрих Осипович! Розыгрыш первого класса!

Студент остается студентом.

— Я не шучу. Тараса Михайловича убил Суркин. Вы сами видели вчера, как его везли. Наверное, в тюрьму в райцентр.

— Ерунда какая-то!

— Нет. Не ерунда. Суркин не ночевал дома. Сегодня утром вернулась из Смоленска его жена. Хватилась Суркина, туда-сюда… Стала звонить в морг, в милицию. Ей бац: ваш супруг арестован. Она — в истерику. Ее Клавочка отпаивала, а ведь она-то родная жена убиенного. (Он так и сказал: “убиенного”.) Представляете?

Мы специально договаривались с Валдманисом, что если кто-то будет наводить справки о Суркине, не сообщать: за что он арестован. Значит, жене Суркина не могло быть ничего известно об Ищенко. Бушу — тоже.

Буш сидел, довольный произведенным эффектом.

Я потер щеку и твердо сказал:

— Не верю. Это ваши выдумки.

— Он же арестован. Милиция знает, что делает.

— Там тоже не боги. Могут ошибиться.

— Конечная, — сказал в микрофон водитель.

В вагоне оставались только мы. Да еще Красухин сошел: сбил шляпу на затылок, расстегнул рубашку и блаженно вздохнул, — сразу было видно, что человек дорвался наконец до “природы”.

За деревянными домиками начинался сосновый лес. Море было близко: слышался равномерный шум. Воздух стал совсем другим, пахло солью и хвоей. “А снег пахнет арбузом”, — почему-то вспомнил я где-то вычитанное, а потом проверенное. Я опять вспотел. Мне представился снег, блестящий на солнце. Только почему-то я видел искусственный снег, который нарастает в холодильниках на радиаторе.

Мы вступили в лес.

Я решил пока переменить тему разговора.

— Клавдии Николаевне опять нездоровится? Лежит?

— Гуляет-с, — тоненьким голоском ответил Буш.

— Что ж вы ее не взяли? Мне показалось, что она к вам привязана и дорожит вашим обществом.

— Что ей в моем обществе! — с горечью сказал он. — Я старый. Ей свой-то драндулет как надоел! Ну, Тарас Михайлович… А я чем краше?

Мы перевалили через песчаную гряду и увидели море. Ровное, белесое. Солнце, как это бывает после дождя, пекло теперь еще сильней. Я сразу разулся: по песку было приятно идти босиком. На берегу не было ни одного человека.

— Помнится, вы говорили, что она переживает смерть супруга, — сказал я. — Очень переживает. С виду весела, как птичка, а на деле…