Дмитрий Тарасенков - Человек в проходном дворе

Он тыкал в воздух левой рукой, а в правую взял сверток Хотя сверток, кажется, не был тяжелым. Но все равно я вовсе не хотел поворачиваться к Ивану Сергеевичу затылком. Из-за поворота вышли двое мужчин.

И тут же я рассмеялся. Правда, немножко нервно это получилось.

А директор гостиницы Иван Сергеевич подозрительно спросил меня:

— Ты чего смеешься?

— А вы на чичероне похожи!

— К-как?

— Не обижайтесь, пожалуйста. Это по-итальянски “гид”. Вы так свой город хвалите! Вы отсюда родом?

— Раньше в Радзуте жил. Все-таки райцентр. И сейчас часто наведываюсь: там у меня престарелые родители проживают.

Ужасно мне захотелось спросить: “А третьего или пятого вы не ездили туда?” Но такой вопрос выглядел бы по меньшей мере странно. И поэтому я только поинтересовался:

— Здесь поблизости живете? Или по делу забрели?

Мимо нас прошла женщина с сумками.

— Я-то? Живу, — он неопределенно махнул свободной рукой. — Рядом. Ну, я пошел. Спешу.

Странно, в гостинице он тащил меня к себе чуть не силой. А сейчас и не подумал предложить зайти. “Впрочем, я опять к нему придираюсь, — подумал я. — Может быть, у него больна жена. Или собрались друзья и ждут его. Да мало ли почему человек не хочет приглашать к себе в дом!”

— Na schön, dann auf Wiedersehen [8] 8 Ну что ж, тогда до свиданья (нем.) . , — неожиданно для самого себя сказал я.

— Wir treffen uns itn Hotel. Mach’s gut [9] 9 Увидимся в гостинице. Будь здоров (нем.) . , — ответил он на хорошем немецком языке, даже не удивившись.

— Komme ich auf diesem Wed zur Stadtmitte? [10] 10 Я так выйду к центру города? (нем.)

— Ja [11] 11 Да (нем.) . .

И он поспешил своей дорогой.

Та-ак.

Я вытер выступивший на лбу пот. И снова побрел вдоль реки. “У Малина был ключ к тому преступлению, — думал я. — Малин знал предателя, поэтому он был убит. Ищенко тоже знал предателя. Он тоже убит”.

Я свернул налево. Ушел от реки.

Я увидел решетчатые ворота с вывеской “Зоосад” и направился туда. В основном здесь были птины и обезьяны. “Дар команды БМРТ “Пушкин” — висело на клетке с попугаями какаду.

Я вообше люблю зоопарки и очень обрадовался, когда увидел льва, каким-то чудом попавшего сюда. Он был старый, облезлый но все равно лев со светлыми человеческими глазами. На него падала тень от решетки. Он глядел мимо людей. Было что-то несправедливое в том, что он сидит в клетке в чужой стране.

Морячок, стоявший рядом со мной, нагнулся. Нашел на земле камешек, запустил им сквозь прутья.

Лев не шевельнулся.

— У, падло! — сказал морячок. — Выпусти тебя в город, всех сожрешь!

И опять бросил камень.

Лев заворчал и презрительно-косо посмотрел на морячка Он сидел в клетке давно и знал, что того не достать. Я тронул морячка за плечо и постучал по жестяной дощечке: “Кормить, дразнить зверей воспрещается”.

— Читай.

— В упор не вижу. Он что, твой дядя? Ты что за него волнуешься?

— Он же в клетке.

“Что-то здесь все-таки не так, — думал я. — С фотоаппаратом…”

— Ну и что?

— Ничего. Ты дразни тех, кто на воле. Меня можешь, например.

“Что-то не так…” — думал я.

— Да? — заинтересовался морячок.

— Полный назад, — предупредил я. Он ухмыльнулся.

Но в это время неожиданно, то есть туча давно уже набежала на солнце, вокруг потемнело, но все равно как-то сразу хлынул дождь. Мы оба стали под навес возле клетки, теснясь друг к другу, и это примирило нас. Младший лейтенант Красухин устроился по соседству. Около клеток с обезьянами.

— Слыхал, как вчера “Спартак” в Киеве продулся? — спросил морячок. — Три — один. Я т-тебя умоляю!.. Воронов такой пас прохлопал!

— Дожили, — сказал я.

Ливень закрыл зоосад мутно-белой стеной. Я протянул руку: ctdvh были тяжелые. Они секли ладонь, как прутья. Лужа возле ног кипела.

— У, черт, наяривает! — сказал морячок.

Лев поднялся на ноги и смотрел на дождь, нервно нюхая влажный воздух. На нас он по-прежнему не обращал внимания.

Мы с морячком закурили.

А через минуту дождь сразу, будто его выключили, прекратился. Вышло солнце. Все вокруг заблестело — деревья, трава, крыши клеток. Земля дымилась.

Мне вдруг стало спокойно. Я перестал нервничать. Я нашел автомат и снова набрал телефон Буша. На этот раз он подошел. Мы договорились встретиться на остановке трамвая. “На пляж?” — спросил я. Плавки у меня были в заднем кармане. “Можно”, — сказал Генрих Осипович. “Неужели он?” — думал я.

Буш был недоволен жизнью, хмур. Скорей всего в этом была виновата Клавдия Николаевна Ищенко. Но, может быть, не только она? Я все время помнил, что анонимка написана на машинке мебель ной фабрики.