Чарлз Тодд: Дар мертвеца

Его отвлекло какое-то движение, и вдруг в тени у церковной двери он увидел девушку. Обеими руками она несла большую охапку цветов. Когда девушка подошла поближе, он заметил, что она смотрит на него. Как будто ждала, что он окажется здесь. Как будто знала, что он в конце концов придет.

Он сразу узнал девушку, хотя лицо ее было скрыто в полумраке. В ее глазах читалось такое горе, что ему стало не по себе.

Придя в ужас, он хотел отвернуться, но не смог. Ноги словно приросли к месту, ее взгляд парализовал его.

Девушка приближалась к нему по дорожке. Что-то произнесла и показала рукой куда-то вбок, на могилу. Но никакого тела под холмиком бурой земли не было — это он понял сразу.

Она плакала, но ненависти в ее лице он не заметил. Ему показалось, что он сумел бы вынести от нее все, даже ненависть… но только не жалость.

Он зашагал ей навстречу — как будто по ее, а не по своей воле, она притягивала его. Он не мог оторвать взгляда от большой охапки цветов, которые она несла на могилу. Его тянуло к могиле. Девушка принесла так много цветов — они вдвоем должны были разложить их, прикрыть уродливую землю. Он отчетливо увидел могильный холм — голый, лишенный красоты, благодати и милосердия времени. Он быстро отвел глаза. Еще один шаг — и он прочтет имя на надгробной плите, но этого он уже не вынесет…

Иен Ратлидж проснулся резко, как от толчка, и хрипло выдохнул.

Он сидел на кровати, подтянув колени к груди, весь в поту, в ужасе, ошеломленный тяжелой, удушающей, ослепляющей чернотой, окружавшей его со всех сторон.

В отчаянии он поднес ладони к лицу, желая убрать вязкую черную грязь, облепившую его, и коснулся… нет, не жирной окопной грязи, а своей чистой кожи.

Удивленный, растерянный, он стал соображать. Если он не во Франции, то где? Похлопав вокруг себя руками, он нащупал простыню… подушку… Он в клинике?

Когда глаза привыкли к непроницаемому мраку, он сумел кое-как разглядеть очертания окружавших его предметов. Дверь… зеркало… столбик кровати…

Ратлидж выругался.

«Я спал! Спал дома, в своей постели… и видел сон…»

Прошло еще несколько минут, прежде чем живой, яркий сон поблек и ему удалось немного отдалиться от всепоглощающего ужаса, охватившего его во сне. У него в подсознании проснулся Хэмиш, заворочался, громко заворчал… Его ворчание напоминало раскаты грома… или канонаду… Хэмиш что-то говорил, хотя Ратлидж отказывался его слушать. Хэмиш снова и снова повторял одно и то же.

Нашарив спички, Ратлидж зажег свечу на столике рядом с кроватью, затем встал и включил свет. На высоком потолке замерцала голая лампочка, в темноте она казалась особенно яркой. Ратлидж радовался свету, который нес с собой ощущение реальности, прогоняя ночь и страшный сон.

Он загасил свечу пальцами, посмотрел на часы, лежавшие рядом с медным подсвечником. Без пяти три. Во Франции он часто засыпал, сжимая в руке огарок свечи. Незажженный — зажигать свечу в окопе было бы безумием — огарок служил символом света. И теперь, вернувшись домой, он по-прежнему держал свечу рядом с кроватью как талисман.

«Я в Лондоне, а не на фронте, и никакой земли у меня над головой нет…»

Он снова и снова повторял одно и то же, взывая к своему здравому смыслу.

Его окружают знакомые, привычные вещи: резной шкаф у двери в гостиную, зеркало — глядя в него, он по утрам завязывает галстук, кресло, в котором сиживал еще его отец, высокие столбики кровати — в ней он спит с детства, шторы винно-красного цвета — их ему помогала вешать сестра. Все такое родное и привычное! Мебель и вещи сохранились с довоенного времени, как и его квартира. Здесь он словно в крепости, которая защищает его от военного ада. Его квартира как будто обещала, что когда-нибудь он снова станет прежним.

«Я слишком много работаю», — подумал Ратлидж, прошел к окну между кроватью и высоким комодом, остановился у стола и раздвинул шторы. Над Лондоном нависли грозовые тучи — серые, нагоняющие тоску. Он отвернулся, и шторы снова сомкнулись. «Франс права, мне нужно отдохнуть. Я отдохну, и все прекратится».

Его сестра Франс выразилась вполне недвусмысленно: «Иен, вид у тебя ужасный! Ты устал, исхудал и по-прежнему совсем не похож на себя. Попроси у своего старикашки Боулса, чтобы дал тебе отпуск. С самого первого дня, как ты вернулся в Скотленд-Ярд, ты работаешь за десятерых, а ведь врачи ясно сказали…»

Да, врачи много чего ему говорили. Но работа помогала ему забыться… пусть и не всегда.