Инна Бачинская - Мужчины любят грешниц

– Позавчера. Лены не было дома, он пришел рано, сидел на кухне и пил коньяк, – бутылка там валялась пустая, а потом пошел, лег и… – Мама заплакала. – За что? Все было хорошо, Господи, за что? И ты… Я так боялась! Что же с нами происходит?

Я смотрел на ее худые плечи, костлявые пальцы, растрепанные седые волосы – она сразу постарела на добрый десяток. Я был ошеломлен, то, что случилось, казалось нелепым, но разве не из подобных нелепостей состоит жизнь? Я вдруг понял, что мы смертны и нужно спешить прощать. Нужно спешить, а то можно не успеть…

– Успокойся, – сказал я. – Все будет хорошо. Сейчас поедем туда.

– А ты сможешь?

Она с надеждой взглянула на меня. Она устала быть хранительницей очага, ей нужно родное плечо. У нее не осталось сил.

– Смогу.

Я попытался подняться – получилось лучше, чем в первый раз. Но колени еще дрожали. Я стал одеваться.

…Я смотрела на высокого человека по ту сторону ограды, а он смотрел на меня. Я узнала его – это был Артем Хмельницкий. Я вспомнила, как увидела его в день рождения мамы… когда мы случайно столкнулись на улице и он купил цветы. В тот вечер Миша подарил мне кольцо, и я стала невестой. Официально. Мы и раньше строили планы на будущее, подразумевая, что поженимся. Дом за городом, новая машина, дети… А в тот вечер он надел мне на палец изящное золотое колечко с бриллиантом. Тетя Слава закричала: «Горько!» – и мама заплакала. А тетя Люся сказала: «Окольцованная птичка! Теперь не вырвешься», и все засмеялись.

Мама сказала, что знакомая привезла гипюр на свадебное платье из Эмиратов. Неописуемой красоты. И она завтра же… нужно только фасон выбрать. Она побежала в спальню и вынесла глянцевую с золотом пластиковую торбу. Тут же начались «ахи» и «охи». Мама продолжала всхлипывать, но уже деловито показывала ткань. А у меня крутились в голове слова тети Люси: «окольцованная птичка». Что-то цепляло в них… даже не знаю! Я представила себе маленькую птичку с кольцом на лапке… она клюет кольцо, пытается освободиться… Дурацкая фантазия.

Я сглатываю, глазам делается горячо… от счастья! Миша держит меня за руку, на пальце – кольцо…

Я счастлива. Я невеста. Я пробую на вкус слово «невеста»… Не-вес-та. У него вкус крыжовника, кисло-сладкий. Где-то я прочитала, что «невеста» значит «неизвестная». От старинного слова «веста», что значит «известная». Раньше молодых сватали родные, а они друг друга до свадьбы почти не видели. Вот и получалась «неизвестная». Или «невесть что», то есть все та же «неизвестная». И теперь я окольцованное «невесть что»… Опять дурацкие фантазии!

Счастлива. Счастлива. Счастлива.

Анна Зверева. Серьезная солидная замужняя особа, выше голову, шире шаг.

– Фасончик? Выберем! – заявила тетя Слава. – Не проблема. Анечка у тебя красотка, что ни надень, все к лицу. Господи, как растут дети, давно ли… маленькая, беленькая, глазки круглые…

Тут она тоже расплакалась. За ней тетя Люся. Миша держал меня за руку, и я чувствовала тепло его ладони…

…Я вспоминаю, как пришла к Артему просить денег, и меня бросает в жар. Я до сих пор помню его взгляд, помню, как он спросил: «А где Миша? Ждет на улице?» И что-то такое было в его лице… Не знаю! Сожаление, удивление… Никогда не забуду его лица… Никогда! Тысячу раз я повторяла себе: а что тут такого? И Миша сказал, а что тут такого? Мы же просим взаймы, не насовсем, ты с ним знакома, что такого? Ничего. А только мужские дела должны решать мужчины. Сказать ему это я не посмела. Да и сообразила не сразу…

Я словно видела себя со стороны его глазами. Пришла просить денег, вечером одна сидела во дворе… Я сидела там больше часа, замерзла, мне было страшно, но уйти не посмела – а что скажу Мише? Боялась, что Артем придет с актрисой Ананко, я видела их в городе, она смеялась и что-то рассказывала, а он слушал, наклонив к ней голову. А его мама забирала Павлика из садика, и он называл ее бабушкой. И фамилия у них одинаковая. Я представляла себе любопытный и насмешливый взгляд актрисы…

Если бы я только могла стереть из памяти тот вечер! Или вообще из жизни…

Он пришел один, к счастью, и я поднялась ему навстречу. Он снова меня не узнал, остановился, вглядываясь – во дворе было темно, – не понимая, кто перед ним и что мне нужно. Потом с явным облегчением сказал: «Анечка! Вы?» и после: «Кто-то умер? Вы опять перепутали ребенка?» И еще что-то, но я уже не слышала – в ушах тонко и надрывно звенело. Когда мы поднимались по лестнице – он пропустил меня вперед, – я сдернула с пальца кольцо и сунула в карман. Бог знает почему. Должно быть, в знак протеста против роли, навязанной мне Мишей.