Инна Бачинская - Мужчины любят грешниц

…Илья Заубер! Он же Колдун, он же Маг, он же Черная ведьма и Оборотень. Я всегда подозревал, что клички свои он выдумывает сам. Обыватель любит тайну, от которой в сладком ужасе замирает сердце. Тогда он был в моде, о нем говорили. Он вылечил кого-то, кому-то предсказал смерть близкого человека, кому-то удачу в делах – и все сбылось! Лешка Добродеев потащил меня на сеанс, и я сдуру согласился. Обставлено все было прекрасно. Общее впечатление от зала без окон, где это происходило, можно передать двумя словами – мрак и серебро. Черные драпировки, черная мебель, серебряные шандалы, инкрустация серебром на черной столешнице и неожиданно светлый, отливающий серебром ковер на полу.

Он приказал нам взяться за руки. Я почувствовал пухлую влажную ладонь Лешки на своей руке. Добродеев нервничал и потел. Я готов был рассмеяться, но смех застрял у меня в глотке – мы пересеклись взглядом с колдуном. На долю секунды, на малый временной осколок, но и этого хватило с лихвой. Я почувствовал тоску смертную и тяжесть в членах – казалось, меня запихнули в давящий скафандр, голова опустела, лишь бился жалкий ошметок какой-то недодуманной мысли, будто я что-то почему-то должен сказать… Казимиру – брат смотрел на меня и молча ждал. Моя голова готова была с треском разлететься, и только мучительным усилием воли я удерживал ее в границах. Казимир сверлил меня взглядом исподлобья, лицо его вытягивалось и плыло, в глазах плавала ненависть. Меня затошнило, появилась звенящая боль в ушах. И вместе с тем я понимал, что это все ненастоящее, понарошку, это игра, и стоит лишь хорошенько топнуть ногой или даже просто шевельнуться, как все пройдет, но не мог двинуть и пальцем и все глубже проваливался в темноту и вязкую тишину…

И вдруг меня отпустило – я вынырнул, обессиленный, какой-то ватный, цепляясь за горячую спасительную Лешкину ладонь. И звуки полились в уши. Вязкая тишина отступила.

Он сказал, что мы должны вспомнить тех, кого уже нет с нами. Мягкий вкрадчивый голос, полуприкрытые глаза – проступали жутковатые полоски белка, так и просились туда медные пятаки. Лицо трупа. Неподвижные губы, хотя слова звучали. Фокус-покус. Его, наверное, можно было назвать красивым… Смуглое сильное лицо, черные с сединой волосы, четко очерченный крупный рот. Но… что-то мертвящее, потустороннее, пустое… «Грим?» – мелькнула у меня мысль. Или… плата за знание? Расплата. Интересно, как он спит по ночам? Видит кошмары? Или сном праведника? Худые руки с длинными гибкими пальцами. Все в традициях магического цеха. Адекватный антураж. Мерлин. Не хватало только черного бархатного плаща и серебряной цепи на груди. Вместо этого был черный свитер, из ворота которого торчала бледная кадыкастая шея с набухшей веной – меня передернуло. Я не мог отвести от него взгляда, наливаясь тоскливым раздражением и чувством неловкости. Он же больше ни разу на меня не взглянул.

Легкий сквозняк едва заметно колебал огни свечей. Их горело десятка два по всей комнате. Они потрескивали, удушливо чадя, с шорохом скатывался воск. Я сидел, налитый тоской, чувствуя неровный пульс в Лешкиной ладони, спрашивая себя, какого черта я тут забыл. На что рассчитывал и чего ожидал? Я скептик по натуре, занудный, скучный реалист, привыкший иметь дело с цифрами. Ничего не ожидал, шел, как на забаву, чувствуя свое превосходство, невнятно представляя себе, как буду рассказывать… потом, что был, удостоился, участвовал… пожимая при этом плечами, давая понять, что Колдун – очередной шарлатан и проходимец. Он сверкнул взглядом – мне показалось, он проник в мои мысли и все про меня понял, а я сидел дурак дураком, взявшись за руки, в компании истеричных дамочек, закативших глаза, и притихшего не к добру Лешки… Стыдно-с!

– Я понимаю, – сказал колдун негромко, и я почувствовал, что он обращается ко мне. – Не все верят, но этого и не нужно. Слепая вера приносит вред. Самое главное, не бойтесь. В каждом человеке живут другие сущности, вроде зеркальных отражений… со своей памятью, воображением, умением предвидеть будущее и проникать в другие миры… Наши сны – отголоски их путешествий… Сейчас мы попробуем вызвать их… освободить… и спросить о тех, кто нам дорог. Никто не исчезает бесследно, просто дверь закрыта…

Он говорил и говорил, почти не разжимая губ, обволакивая своим мягким глуховатым голосом, от которого клонило в сон. Кажется, я уснул. Мне приснился отец. Сверкает река, подрагивают от легчайшего ветерка узкие серебристые листья ив. Белый речной песок, выцветшее летнее небо. Ни облачка. Отец – с мокрыми волосами в сверкающих каплях воды – щурится на солнце, улыбается, что-то говорит, но звука нет – кино немое, черно-белое…