Григорий Глазов - Смерть не выбирают (сборник)

Он сидел в майке и трусах, и только сейчас почувствовал, что весь в липком поту, даже ноги. Разболелась голова, что-то колотилось в висках. Осмотрел комнату. Тут все чисто… Надо в гараж смотаться, посмотреть машину: не забыл ли чего в ней, не наследила ли она, когда ехали из Богдановска к обрыву… Времени, правда, прошло с тех пор много, что-нибудь ненужное попалось бы на глаза… В "бардачке" вроде ничего такого: манометр, фигурная отвертка, пачка сигарет, коробка спичек, каскетка – привез из Таллинна несколько штук таких, раздарил знакомым… Каскетку надо выбросить…

Джума поднялся на третий этаж, подошел к двери, из которой десять минут назад вышел Тадеуш Бронич. На косяке торчал звонок, рядом табличка, указывала, кому из соседей сколько раз звонить: "Ишанкулиева – 1", "Веретенникова – 2", "Супрун – 3". Ни одна из этих фамилий не была Агрбе знакома. Поразмыслив, он подошел к двери слева: кнопка звонка и никаких фамилий. Джума нажал. Открыла женщина лет шестидесяти в переднике поверх халата:

– Вам кого?

– Я из пожарной инспекции, – сказал Джума. – Вы извините за беспокойство. С полчаса назад сюда, – он указал на соседнюю дверь, должен был зайти трубочист из ЖЭКа. Он мне срочно нужен. Вы не знаете, к кому он мог?

– Кто-то звонил в квартиру Супрунов. К ним три звонка.

– Вы уверены?

– Господи, у нас тут сплошь стены, как из фанеры, слыхать не только звонки, а в какой комнате сколько раз чихнули.

– Значит, к Супрунам?

– Супруны давно померли, дочка их тут жила, Наташа.

За спиной у женщины из глубины коридора послышался плач ребенка.

– Извините, спешу, внучка кричит, – заторопилась женщина, – Наташа уже здесь не живет, разошлась с мужем, он оставил ей свою квартиру, – а сам перебрался сюда. – Ваш трубочист, наверное, к нему…

– К кому?

– К Лагойде, Лагойде! К Юрию Игнатьевичу! – она торопливо захлопнула дверь.

Джума на секунду прикрыл глаза, остро захотелось курить, но не стал. Повернувшись, заспешил по ступеням вниз…

– Что скажете? – Джума, закончив рассказ, посмотрел на Проценко.

– Лагойда! Кульбиты!.. – он покачал головой. – Ты никуда не отлучайся. Бронич выехал на Грудковское шоссе, значит жмет к границе. Я звонил Чеславу, пусть встречает своего земляка на той стороне, а мы с тобой проводим его до самого КПП отсюда. Ты Скорику сообщил о Лагойде?

– Нет еще. Сейчас свяжусь с ним от себя, – Джума встал.

– Давай по-быстрому к себе и бегом вниз, я буду в машине…

– Витюша, кто это висел у тебя на телефоне? Еле дозвонилась, услышал Скорик голос Кати.

– Джума… Ты что-то хотела?

– Ты торопишься?

– Очень.

– Что-нибудь случилось?

– Да.

– Хорошее?

– Не знаю, еще не знаю… Говори, что там…

– Утром, когда ты ушел, а я еще собиралась, приехала твоя мама. Она будет жить у тебя дня два, пока Луша ей квартиру уберет. Так что я от тебя съезжаю. Поскучай. Ну, привет, – она положила трубку.

Но ему было не до этих новостей: его и Щербу ждал прокурор области, у которого сидел начальник УВД…

Вечером мне домой позвонил Миня Щерба:

– Я нашел статью твоей сестры из Харькова. Можешь зайти забрать.

– Спасибо. В понедельник зайду…

Получилось, правда, не в понедельник, а во вторник.

– Привет, Артем. Садись, – он откинулся грузным телом на спинку кресла. – Ну что, победитель, торжествуешь, пьешь по этому поводу коньячок? – сощурился он.

– Ладно тебе, Миня, – озлился я.

– Шучу, шучу… Возвращайся в прокуратуру, а я вместо тебя, засмеялся он.

– Поздновато…

– Тоже верно… Ничего, Скорику этот синяк на пользу пойдет. Тут и я немного виноват, правда, я был в отпуске.

– Ты передай ему: будь я на его месте, все делал бы почти так, как и он. Ну, может, чуть мягче, не столь ретиво. В остальном у нас просто разные роли. Ты понял?

– Это я давно понял.

– Что с делом? – спросил я.

– Лагойда на первом же допросе был душка. Без особого усердия со стороны Скорика торопился все признать, выложить свои грехи: как доставал бериллий, кто и где делал фальшивые кольца, сколько получал за услуги от поляка Бронича… Но о поликаувиле, сукин сын, умолчал. А в конце даже улыбнулся: мол, облегчил я душу, гражданин следователь, и готов нести наказание. Правда, осторожно поинтересовался, какой срок ему грозит. Что скажешь? – хитровато сощурился Миня.

– Не люблю я таких торопливых признаний.

– Я тоже. На этом и последующих допросах Скорик ни разу не касался гибели Кубраковой. Так, полувопросы, полубеседы, уточнения каких-то деталей, мелочей, общие слова, прямо тебе светские разговоры. Скорик расслаблял его, как бы успокаивал, иногда вставляя между словесами нужный вопросик. Как-то вдруг спросил: "Юрий Игнатьевич, а где вы были и что делали двадцатого августа? Скажем, в десять утра?" – и дату и месяц Скорик взял с потолка. Сейчас поймешь, почему. Лагойда сперва опешил, а потом у него искренне вырвалось: "Совершенно не помню! Это же было месяц назад! Где тут в нашей суете упомнить. Разрешите спросить: почему вас интересует именно этот день и час?" – Наши польские коллеги проверяют показания Бронича", – придумал Скорик. Дальше опять пошел малозначительный треп. А на последующем допросе, позавчера, продолжая ту же трепотню, Скорик к концу, когда почувствовал, что Лагойда подустал, затеял вроде неожиданный разговор о гибели Кубраковой, мол, какие у вас с нею были отношения, показал очки Кубраковой и между делом сообщил: "Она ведь была сперва оглушена газом из баллончика "Метах". В общем приводил Лагойду в состояние боевой готовности, чтоб у того в каждой извилине появилась Кубракова, чтоб задницу ему бдительность сверлила. Когда Скорик почувствовал, что Лагойда уже в нужной кондиции, спросил: "Юрий Игнатьевич, а утром в среду 16-го июня, где вы были, что делали?" Назвал ему число, день и время убийства. На что расчет? Если наши предположения верны, то Лагойда должен был все время ожидать этот вопрос и, естественно, иметь заготовленный ответ. И он на ходу выпалил: "Сидел дома, зуб у меня разболелся, я даже на работу не пошел". – "Вы уверены, что это было именно в этот день?" – "Абсолютно". "Однако странная у вас память. То, что произошло месяц назад, двадцатого августа, вы запамятовали, а вот в какой день недели, какого числа утром у вас заболел зуб три месяца назад в июне, вы помните. С чего бы это?" – Тут я должен рассказать вам следующее, – закурив, Миня заходил по кабинету. Во время обыска у Лагойды среди всяких бумажек нашли страховой полис. Этот негодяй страховал свою машину. Взглянув на дату, словно уксусу глотнули: 16-е июня, т.е. среда, день убийства Кубраковой! Значит алиби?! И все же Скорик допросил страхового агента, такая бабуля-пенсионерка, подрабатывает. Она страхует его "Жигули" уже семь лет. В тот день, как и договорилась с Лагойдой, пришла к нему в четверть десятого утра. Звонит, значит, в дверь – никто не отзывается. Тут из другой квартиры на лестничной площадке выходит соседка, спрашивает: "Вы к кому?" – Та говорит: "К Юрию Игнатьевичу Лагойде, он ждет меня". – "Не ждет он, еще рано утром уехал". Вторично бабуля из госстраха в тот же день позвонила Лагойде около пяти вечера, он уже был дома, она пошла к нему, оформила полис. Чтоб закрепить это, Скорик допросил соседку. Та говорит: точно, было такое. А на вопрос, откуда у нее уверенность, что это было утром, ведь прошло три месяца, могла забыть, спутать время, сказала: "В начале десятого, когда я уже возвращалась из молочного магазина, женщина эта стояла под дверью и звонила. А занимать очередь за сметаной я ходила в шесть утра, видела, как Юрий Игнатьевич садился в свою машину, отъезжал. Я ему купила бутылку сметаны и молока. Он всегда просит накануне, когда нужно. А в четыре часа занесла ему, слышала, когда он вернулся." Скорик ему это выложил и тут же закончил допрос; пусть понервничает, пусть перед глазами у него попрыгают вопросительные знаки, пусть гадает: а что мы еще знаем? Лагойда на вопрос Скорика среагировал заготовленной ложью. С чего бы? – Миня остановился, загасил окурок и сам себе ответил: – Этого пока мы еще не знаем, но щелочка для интуитивных блужданий появилась. Люблю, когда ловятся на лжи в самом начале! Возможно, конечно, утренний поспешный отъезд Лагойды к нам не имеет никакого отношения… Черт его знает! Хоть бы Агрба привез из Богдановска что-нибудь. Уже неделю сидит там, роет. Не может быть, чтоб кто-нибудь, кроме Омеляна, не видел красные "Жигули", женщину в них и водителя в каскетке. Но на этот раз не Назаркевича.