Григорий Глазов - Смерть не выбирают (сборник)

– Был я на авиаремонтном у Ставицкого, на овощной базе был… – и Джума рассказал об алкаше Усове, о его соседе-ювелире "Пробе", который, чтоб не засветиться, воспользовался паспортом Усова. – Хорошая кликуха "Проба"! А?! Кольца из бериллия дело его золотых рук, тут все в масть. И лакировали для верняка поликаувилем. А вот кто и как его брал из лаборатории Кубраковой – вопросец…

Скорик опустил голову, сжал ладонями виски: какой-то камнепад – Усов, ювелир Королец, военпред.

– Накопали вы с Устименко, – горько усмехнулся Скорик. – Ты что, сговорился с ним против меня?

– А ты разве не знал? Ну хватит! Давай решать, чем займемся.

– Я поеду в НПО имени Щорса. Ты займись ювелиром. Учти, завтра суббота…

У двери Агрба оглянулся. Скорик понуро складывал какие-то бумажки в открытый кейс. "Если он найдет Агеева и тот подтвердит показания Назаркевича – все, привет, чистое алиби, дело пойдет на доследование, все сначала", – ему жаль стало Скорика, да и себя: своих ног, сил, пота, здоровья, которые он угробил, чтоб посадить Назаркевича; жаль своих детей – мало им проку от него. Недавно старший, Славик, спросил за ужином: "Ты что так быстро ешь, папа?" – "Спешу, сынок. Убегать надо", – ответил Джума. – "Опять?" – сын посмотрел на него, потом перевел взгляд на мать…

Успокоительные слова Джумы на Скорика не подействовали, настроение не улучшили, нутром чуял: Устименко, старая зараза, отыскал майора Агеева, и когда появился с ходатайством, уж знал, что тот – военпред на НПО имени Щорса, а придя с ходатайством, просто лапшу вешал, иначе ему нельзя. И потому, сидя в кабинете начальника отдела кадров НПО, Скорик уже не посыпал голову пеплом отгоревших эмоций, а почти спокойно выслушал:

– Майор Агеев Витольд Ильич? Да, у нас, он военпред.

– Мне нужно срочно с ним повидаться, – жестко сказал Скорик.

– Он вообще-то не нашего подчинения, но попробую…

И пока кадровик куда-то названивал по внутренней связи, разыскивая Агеева, объясняя тому, в чем дело, Скорик подумал: "Прав был Щерба, когда сказал: "пробоин Устименко наделал нам много. Удивляюсь, что до сих пор он не принес ходатайство об изменении меры пресечения"… Назаркевича, наверное, придется выпустить, взять подписку о невыезде… И все равно неясно с ним: поликаувиль, кольца, поляк… Но с этим-то все вот-вот как-то закончится… А убийство Кубраковой? Все сначала?.." – Агеев ждет вас в комнате директора клуба. Там пусто сейчас, никто не будет мешать, – кадровик прервал размышления Скорика. – Идемте, провожу вас…

Здесь действительно было пусто, тихо. Познакомив их, кадровик ушел. Они сели друг против друга за квадратный столик, на котором стояли шахматные часы. Агеев оказался в гражданском – невысокий, худощавый, с неприметным, каким-то замученным лицом.

– Витольд Ильич, – начал Скорик, – мне нужно допросить вас как свидетеля.

– Это по какому же вопросу? – удивился майор.

– У вас были какие-нибудь неприятности с машиной?

– Ого! Вспомнили! Это же когда было!

– Когда?

– Еще в середине дня, шестнадцатого.

– Почему вы так точно помните дату?

– В жизни советского автомобилиста такие даты запоминаются, засмеялся Агеев. – Не только дни, но и часы.

– В котором же часу это произошло? И где?

– В девять утра. На шоссе. Я подъезжал к городу, был уже возле железнодорожного виадука. Знаете, где это? Ну вот оттуда навстречу и вылетел красный "жигуленок".

– Вы откуда ехали?

– Из Кубовичей. Был на РЛС [радиолокационная станция] по делам службы.

– Значит вылетел "жигуленок"…

– Какой-то подлец разлил масло, "жигуленок" в лужицу влетел, его дернуло, водитель по тормозам, ну его и понесло на меня. Хорошо, что я сбросил газ. Да и он тоже успел. Но все же "поцеловались". Мне он побил левое крыло и подфарник, себе разбил крыло, фару и радиатор, тосол сразу потек.

– А что вы сказали ему?

– Что говорят мужики в таких случаях? Обматерил. Он сперва молчал, потом спросил, сколько хочу на ремонт. Я прикинул: в шесть сотен уложусь. На этом сошлись. Деньги у него с собой были. Он ехал в Богдановск в командировку и собирался купить резину, кто-то пообещал.

– После этого вы уехали, а он остался?

– Нет, жаль мне его. Он же – ни тпру, ни ну, на приколе. Я его отбуксовал домой.

– Фамилию он свою не назвал?

– Назвал. Сейчас гляну, – Агеев полез в карман, достал мятый блокнот, полистал. – Назаркевич Сергей Матвеевич. Даже и телефон записал.

– Зачем?

– На всякий случай. Еще я пообещал ему достать декодер и позвонить. Да вот все никак… Даже неудобно, мужик он вроде ничего показался мне. Или опять кого шибанул?