Николас Блейк - Убийство на пивоварне

– И не ожидайте, что появится, – объявил Каммисон. – У него хватит припасов на все плавание и с собой целый бочонок питьевой воды. Я ходил с ним в круиз в прошлом году. Он целых четыре дня держался на море, ночью ложился в дрейф, а днем плыл под парусом. Единственное, что может загнать его в порт, – так это шторм.

– Видимо, лучше было бы обратиться на суда, находящиеся в плавании, с просьбой о наблюдении. Все же, по-моему, с этим можно особенно не спешить. Пивоварня может обойтись и без него еще день или два. Было бы жаль испортить ему отпуск.

После столь вопиюще неофициального заявления сержант причмокнул и отсутствующим взглядом вперился в свою пивную кружку. Герберт правильно истолковал эти знаки, вновь наполнив кружку до краев.

– До чего же паршивое дело, – посетовал Найджел. – Ни тебе трупа – в полном смысле этого слова, – и у всех есть мотив. К тому же ни у кого, по-видимому, нет алиби. За исключением Барнеса и Парсонса, да и у тех алиби подтверждаются лишь их женщинами, а сие означает, что для нас эти алиби ни черта не стоят. В целом преступление неординарное. Пособия и учебники тут нам ничем не помогут. Мы должны разжиться чем-то таким, за что можно было бы уцепиться. Тайлер кого-нибудь подозревает?

– В настоящее время у него на подозрении мистер Сорн, сэр, я так сказал бы. Этот молодой джентльмен, похоже, больше остальных выиграет от смерти мистера Баннета. Инспектор обратился во французскую полицию насчет миссис Сорн, но там ему ничего не светит. Эта леди никогда не посещала наш город – это-то нам и так известно. Она не знает пивоварни, чтобы сделать то, что сделано.

– А у меня такое чувство, будто мы чего-то не доглядели, – признался Найджел. – В моей голове словно звенит колокольчик, напоминая о вечеринке, состоявшейся после собрания литературного общества. Только вот что именно?

Он мысленно перебрал все, что видел в этой самой комнате две ночи назад. Миссис Баннет настояла-таки на том, чтобы выпить немного шерри. Юстас что-то говорил насчет того, чтобы она пила только воду. Его сухой, трескучий голос отчетливо возник в памяти, но чего-то недоставало – какого-то иного звука, сопровождающего голос Баннета. Иного звука…

– Ха! – воскликнул Найджел. – Ключи! Баннет в тот вечер позвякивал связкой ключей, где ключи? Почему убийца все оставил в карманах Баннета, кроме ключей?

– Да ведь мы же нашли их, сэр. Я второй раз покопался в отстойнике тем вечером. Мистер Барнес указал на то, что Покойный всегда имел при себе связку ключей, – и точно они там были, да вот только нашли их не сразу. В первый раз их недолго было и проглядеть в такой куче грязи. Пришлось фильтровать второй раз. Кроме них нашли еще несколько зубов.

– Сдаюсь! – трагически провозгласил Найджел. – Далее я пасс. Это была моя последняя идея.

Сержант Толлворти не без труда поднялся.

– Ну, джентльмены, мне пора. Не стоит вам тревожиться, доктор, мы вскоре накроем этого голубчика. А если этот Фетхер начнет вновь чесать языком, я выверну его наизнанку. Заставлю-таки заткнуться!

– Наш человек, – заметил Найджел, когда сержант ушел.

– Да. Он славный малый. Я вытащил его мальчишку, Нэда, в прошлом году из тяжелого приступа пневмонии, и старина Толлворти с тех пор чертовски мне благодарен, даже как-то неловко.

– Приятно убедиться, что есть бобби, который не подозревает всех исключительно из принципа. Это одно из двух светлых пятен в этом мрачном, как стигийский ад, деле.

– А какое второе?

– Кто бы там ни убил Баннета, он, несомненно, сделал это из наилучших побуждений, а следовательно, нам не грозят новые убийства. Каждому – свое, скажем так, хотя полиция все еще внакладе. Ну а все прочие могут вздохнуть с облегчением.

– Будем надеяться, что ты прав, – невозмутимо откликнулся Каммисон.

Воскресным утром городок Майден-Эстбери заметно оживился. Сначала, зазывая на утреннюю службу, веселым перезвоном прозвонил колокол аббатства, затем отыграл свою игру в «кошки-мышки» с запоздалыми прихожанами пятиминутный колокол, заставив пожилых леди приподнять юбки из черного сатина и прибавить прыти. Но сейчас колокола уже замолчали, улицы погружались в дрему, наслаждаясь мягким солнечным светом. Даже куски фольги и бумаги, которыми их замусорили накануне вечером гуляки на ревущих авто, выглядели чинно и не вздымались в воздух.