Лори Кинг - Элементарно, Ватсон!

Старый Гао что-то буркнул, матросы его не интересовали. Время приближалось к полудню, и ему предстоял четырехчасовой путь через долину к его деревне, по самому солнцепеку. Он допил чай. Такого хорошего чая, как у двоюродного брата, старый Гао себе позволить не мог.

Он добрался до своих ульев еще при свете дня, большую часть сломанных сот, наполненных медом, положил в самые слабые ульи. Всего у него их было одиннадцать, тогда как у двоюродного брата — больше сотни. При этом старого Гао ужалили дважды, в тыльную сторону ладони и в шею. Всего его жалили более тысячи раз. Он уже не мог сказать, как много. Укусы чужих пчел он практически не замечал, но жала его черных пчел всегда вызывали острую боль, хотя места укусов более не опухали и не горели огнем.

Следующим днем какой-то мальчишка пришел к дому старого Гао в деревне, чтобы сказать, что кто-то — речь шла о высоком иностранце — разыскивает его. Старый Гао что-то пробурчал и неспешным шагом двинулся вслед за мальчишкой. Тот сначала держался рядом, но потом убежал вперед и скоро скрылся из виду.

Иностранца старый Гао нашел пьющим чай на крыльце вдовы Цань. Старый Гао знал мать вдовы Цань пятьюдесятью годами раньше. Она была подругой его жены и давно умерла. Он сомневался, что в живых остался хоть один человек, знавший его жену. Вдова Цань налила чаю старому Гао и представила его пожилому варвару, который снял мешок с плеч и положил рядом с маленьким столиком.

Они пили чай маленькими глоточками. Потом варвар сказал: «Я хочу взглянуть на ваших пчел».

Смерть Майкрофта стала концом империи. Но никто, кроме нас двоих, об этом не знал. Он лежал в комнате с белыми стенами, его наряд состоял из тонкой белой простыни, словно он уже стал призраком — такой образ уже укоренился в массовом сознании — и не хватало только дыр для глаз, чтобы впечатление стало полным.

Я представлял себе, что болезнь высосала из него все соки, но он стал даже больше, чем всегда, пальцы раздулись, превратившись в толстые жирные сосиски.

— Добрый вечер, Майкрофт, — поздоровался я. — Доктор Хопкинс сказал, что жить тебе осталось две недели, и предупредил, чтобы я ни в коем случае не говорил тебе об этом.

— Этот человек — болван, — ответил Майкрофт. Дыхание шумными хрипами вырывалось из груди между словами. — Я не дотяну до пятницы.

— Как минимум до субботы, — возразил я.

— Ты всегда был оптимистом. Нет, вечер четверга, и я стану объектом для упражнений в практической геометрии для доктора Хопкинса и сотрудников похоронного бюро «Снигсби и Молтерсон», которые, конечно же, не смогут решить эту задачу, учитывая узость дверей и коридоров. Не вынести им мое тело ни из этой комнаты, ни из дома.

— Я уже задумывался об этом, — кивнул я. — Особенно принимая во внимание лестницу. Но они смогут снять оконную раму и опустить тебя вниз, как гигантский рояль.

Майкрофт только фыркнул.

— Мне пятьдесят четыре года, Шерлок. В моей голове английское государство. Не голоса, предвыборные речи и прочая ерунда, а его функционирование. Больше никто не знает, как перемещение войск в горах Афганистана отразится на состоянии пустынного побережья Северного Уэльса. Нет больше никого, кто видит целостную картину. Ты можешь представить себе, что натворят эти господа и их дети, когда Индия получит независимость?

Раньше я об этом совершенно не задумывался.

— Индия станет независимой?

— Неизбежно. Через тридцать лет или даже раньше. В последнее время я написал несколько служебных записок на эту тему. Как и по многим другим. Есть записка и о русской революции: она состоится в ближайшее десятилетие. Я проанализировал и проблему с Германией… и многие другие. Только я не жду, что мои служебные записки прочитают и поймут. — Хрипы усиливались. Легкие моего брата дребезжали, как окна в заброшенном доме. — Знаешь, если бы я жил и дальше, Британская империя просуществовала бы тысячу лет, неся мир и достижения научно-технического прогресса всему человечеству.

В прошлом, особенно мальчишкой, услышав от Майкрофта такое вот амбициозное заявление, я пытался его подколоть. Но не теперь, когда он лежал на смертном одре. При этом я знал, что он говорит не об империи как она есть — покрытом трещинами и готовом рухнуть сооружении, возведенном несовершенными и подверженными ошибкам людьми, — но о Британской империи, существующей только в его голове, — мощном фундаменте цивилизации и всеобщего благоденствия.

Я не верю, да и никогда не верил, в империи. Но я верил в Майкрофта.