Михаил Соколов - Контракт со смертью

Прыжок нового пса был остановлен: Быков лишь слегка изменил траекторию свершенного замаха и всей силой, а также тяжестью собачьего тела, ударил нового врага. А потом все бил и бил, сатанея от пережитого... не страха... вернее, не так страха, как унижения. Бил, бил, бил!..

Кто-то дотронулся до плеча... Быков мгновенно обернулся. Семенов... в стороне - Лиза.

- Хватит, ты их уже убил. Довольно!..

Быков стоял в темноте с тяжело вздымающейся грудью, и пальцы, безжизненно повисших вдоль тела рук, ещё сжиимались и разжимались, словно пытались схватить что-то...

А Жук исчез. Умчался во тьму, как кролик, пока за него самоотверженно бились овчарки.

- Руки за голову! Баба стоит, где стоит, а вам - на колени. На счет три, стреляем. Раз, два...

Быков и Семенов опустились на колени. Их обступили... два, три... пять... Не меньше семи мужиков. На пятачке аллеи сразу стало тесно. А потом на затылки обоих приятелей опустились приклады автоматов, и слабые проблески света от фонаря у крыльца дома погасли окончательно...

Что-то холодное, упругое мягким потоком прошлось с головы до ног... Потом ещё раз. Семенов поднял голову и открыл глаза. Всё, как в дурном сне! Да, всё, как в дурном сне!..

Оба - Быков и он, Семенов, - висели на руках, прикованные наручниками к перекладине шведской стенке. Болели кисти рук от врезавшихся в кожу железных браслетов, но теперь, когда сознание вернулось и можно было опереться на ноги (тоже прикованные наручниками к перекладинам снизу, боль медленно уходила и стало возможно осмотреться более основательно.

Пока они с Быковым были без созниния, их раздели до пояса и так, полуголых, приковали. Они находились в очень большом помещении, судя по всему, подвальном, превращенном в спортзал. Кроме уже отмеченных двух "шведских стенок" здесь были: борцовские маты, устилающие квадрат пола, канаты боксерского ринга с двумя табуретками в противоположных по диагонали углах, штанга с большим набором "блинов", несколько тренажоров, боксерский мешок и груша, списающие на веревках с потолка, а также - к спорту отношение не имеющий - камин с весело гудящим пламенем в открытом очаге. То, что это подвальный этаж было понятно по кирпичной кладке стен, не оштукатуренных, а просто окрашенных светлой масляной краской, ну и по маленьким, очень глубоким по причине очень толстых стен окнам, сейчас темнеющим почти под самым потолком.

Ярко горели лампы, но все подробности помещения, мгновенно впитанные Семеновым, его не занимали. Главное было в людях. Он посмотрел на злобного, страшно бугристого от мышц Быкова, стоявшего с воздетыми руками подле соседней "шведской стенки"; мимоходом обратил внимание на густые светлые заросли волос на груди и подмышками и перевел взгляд на внешне бесстрастную, стоявшую рядом с Королем и Жуком Лизу. Как часто было в минуты сильнейшего волнения, лицо Лизы ничего не выражало - прекрасная, застывшая статуэтка, захваченная злодеями, в роли которых с успехом выступили и Жук, и Королев. Да, если переживаемые Лизой чувства глубоким стрессом были загнаны внутрь, то лица обоих подельников светились торжеством и злобной радостью. Жук потирал мясистые маленькие ручки:

- Подождите, вот уж будет вам!

И, однако, не это привлекает внимаие Семенова, другое... В зале, возле них суетились пять девочек в сине-красных спортивных костюмах. Младшая лет четырнадцати, старшая лет семнадцати. Худенькие, быстрые, ловкие. Одна что-то строгала ножом (Семенов узнал свой нож, всегда прикрепляемый к предплечью), другие осматривали какие-то механизмы. Недалеко, на грубом столе, самая старшая калила железные прутья в огне камина. Занятие последней больше всего не понравились. И как подтверждение наихудшим подозрениям вновь раздался язвительный голосок Жука.

- Да вы расслабтесь, расслабтесь. Прежде чем вас отсюда вынесут ногами вперед, заметьте, ногами вперед! - вам ещё много времени придется здесь провести. Мои девочки - специалистки экстракласс. Они из вас медленно-медленно жилы будут вытягивать, они очень любят, когда мужичкам больно. Моим девочкам мужики всегда больно делали, так они любят, когда им позволяют самим отыгрываться. Правдв, киски?

Девчонки криво ухмыляясь, соглашались. И Семенову стало не по себе. Он пригляделся к механизмам на грубом деревянном столе, механизмам, которые протирали и смазывали маслом киски: что-то пыточное, пальцедробительное. Девчушка, продолжавшая ворочать раскаленными прутьями в огне камина, бросала в их сторону мгновенные, пытливые взгляды, и от них тоже становилось не по себе.