Елена Яковлева - По правилам корриды

— Говорил, что хочет увидеться.

— Хотеть не вредно, — Вика разразилась противным трескучим смехом. Тоже мне, лицеистка, посмотреть-то на нее со стороны, привокзальная шлюха, а не дочка известного художника и некогда знаменитой актрисы.

— Еще звонил этот… Доктор…

— Баев? — Вика отодвинула стакан и утерла рот тыльной стороной ладони. — Тоже справлялся о нашей заблудшей душе, надо полагать? Надо же, как быстро слухи распространяются!

Нашла чему удивляться!

— И чего сказал?

— Сказал, что хочет с кем-нибудь из вас поговорить. Перезвонит, наверное. — Чтобы имитировать бурную трудовую деятельность, Машка принялась драить стекло в кухонной двери.

— Понятно, понятно, — задумчиво пробормотала Вика и начала усердно тереть указательным пальцем переносицу.

Хорошо изучившая соплячку, Машка сразу догадалась: что-то замышляет.

— А наш молодой козлик еще не появлялся? — наконец выдала она на-гора.

Машка отрицательно покачала головой.

Молодым козликом Вика величала Филиппа, нового Юлькиного мужа. Филипп появился в доме через год после смерти Андриевского, и определенно сказать о нем можно было только, что он на семь лет моложе Юльки и хорош собою, остальное — сплошной туман, а может, и похуже. Машка, во всяком случае, была уверена, что он удачливый охотник за чужими денежками. В частности, за Юлькиными, а еще точнее, за денежками, оставленными Юльке Андриевским, а он оставил ей немало, это уж точно. Хотя Машка завещания не читала, в этом вопросе она была подкована. Не за воздух же в конце концов Измайлов уже столько лет судится, а уж он дока в таких делах.

— Может, он в больницу поехал? — высказала предположение Машка, имея в виду «молодого козлика».

— Щас… — скривилась Вика. — Очень она ему нужна, тоже мне, нашла любящего муженька…

— Ну не знаю, — закрыла тему Машка, у которой возникло подозрение, что Вика неспроста так долго торчит на кухне и поддерживает этот вроде бы ничего не значащий разговор.

Так оно и оказалось, потому что после непродолжительной паузы Вика задала новый вопрос:

— А что вообще говорят?

— Насчет чего? — упорно не понимала Машка.

— Насчет вчерашнего! — зыркнула злыми глазами Вика.

— По… понятия не имею, — Машка отступила назад и придирчиво осмотрела результаты своего показного усердия: стекло блестело. — Мне болтать некогда. Во дворе, конечно, языками треплют, что им еще делать…

— Да? — недоверчиво переспросила Вика. Все-таки странная она сегодня какая-то, что, конечно же, вполне объяснимо. — А вчера… Как все было?

Ага, вот к чему она подбиралась, так бы сразу и сказала.

— Да что было… — вздохнула Машка. — М…много чего. Я, правда, не с самого начала видела, уже когда лестницу выдвинули. М…можно сказать, к шапочному разбору поспела. Зрителей было больше, чем в театре. Лучше Филиппа расспроси, он раньше подъехал. По крайней мере, когда я пришла, он уже был…

— А что она говорила? Ну… она как-нибудь объясняла, почему на крышу полезла?

— Лично я ничего не слышала, ничего, — отрезала Машка. — Потом ей быстро укол сделали, и она успокоилась.

— Да уж, успокоилась… — многозначительно произнесла Вика, выдержала паузу и добавила: — А ты не находишь, что она уже давно была какая-то странная?

Рука с тряпкой на мгновение замерла. Машка прекрасно понимала, куда клонит Вика, но облегчать ей задачу не собиралась:

— Ой, а я почем знаю… Я в таких тонкостях не разбираюсь… За… за хозяевами следить. Да оно мне на что, голову всяким-разным забивать… Мое дело — тряпка да веник, а уж вы сами тут…

— Ну да, разумеется, твоя хата с краю, — с презрением выдавила из себя Вика.

— Вот именно, — с готовностью подхватила Машка, довольная тем, как ловко она отшила въедливую соплячку.

Она сказала: «И это все?», выскользнула из-под простыни и буквально впрыгнула в черные трикотажные брючки. Баев понял, что он влип по самые уши. С этой маленькой дрянью он еще намучается. Из молодых, да ранних штучка.

— Пос-слушай… м-м-м, Вика, — предпринял он попытку как-то объясниться. — Ты уже большая, разумная девушка и, конечно же, понимаешь…

— He-а, я не понимаю, — капризно вытянула она губки трубочкой. — Как я могу понять, я же несовершеннолетняя!

Это было еще при жизни Андриевского, и Баев тогда каждую ночь просыпался в холодном поту: вдруг она все выложит отцу? Стал позорно избегать Андриевского, как будто это что-то могло изменить, а на звонки секретарша заученно отвечала: