Irene - Эфффект линзы

Не соображая до конца, что делаю, я открыл створку окна и, насколько позволяли легкие, вдохнул холодного воздуха. Косо летевшие с неба капли падали мне на лицо. В ушах противно звенело, мир застилала сгущающаяся мутная пелена. В ту минуту я услышал нечто странное. Вернее, вряд ли пьяные вопли и мат были столь неожиданными для шахтерского городка, но они приближались к моему дому на большой скорости. Я тряхнул головой, проясняя сознание, вцепился в подоконник, чтобы не вывалиться из окна в полуобморочном состоянии, и высунулся на улицу.

Дождь усиливался, казалось нереальным то, что он превратился в настоящий ливень, какой бывает разве что в мае. Под фонарем, поскользнувшись на лужице грязи, пробежал мужчина в короткой темной куртке с огромной буквой «G» на спине, сияющей люминесцентным светом.

— Стой, сука!!!

Секунд через тридцать по его следам промчалась разъяренная толпа. Они продолжали орать ему в спину. Я плохо видел из-за секущих глаза каплей, однако что-то в этой картине показалось мне знакомым… Пятеро человек промелькнули внизу размытыми черными пятнами, и полы одежды развевались за ними на ветру, как крылья… Матерясь и скользя по мокрой земле, они понеслись в сторону парка. Немного погодя топот и крики стихли. Я прислушался. И что бы это все значило? Улица опустела, а к моему подъезду со стороны проспекта наконец-то подъехала скорая.

Врач недоуменно морщил лоб, обнаружив, что мои волосы мокрые от дождя, но потом сделал укол жаропонижающего и ушел, оставив какие-то бумажки с рецептами. Я снова начал проваливаться в противный, тягучий сон, сквозь который, словно последний аккорд удаляющейся действительности, смутно послышался далекий хлопок.

Никогда не думал, что у меня такой противный ринг-тон. Он сверлил мои уши с такой яростью, что мог бы разбудить и мертвого. Я вздрогнул, пытаясь осознать, какой сейчас день и который час, но схватил трубку раньше, чем успел сообразить.

— Кирилл…

Вера Михайловна… Какого черта так рано… я же сказал, что болею… Ах да! Сегодня же День учителя!

— Ой, здравствуйте, Вера Михайловна, — прохрипел я. — С праздником! Извините, как раз собирался позвонить…

— Кирилл, послушай…

Ее холодный тон подействовал на меня отрезвляюще — я мгновенно вспотел от нехорошего предчувствия и окончательно проснулся.

— У нас ЧП. Вчера ночью… — ее голос так нехорошо дрогнул, что меня опять начало лихорадить, а по спине и шее пронеслась волна мороза. — В общем, сегодня нам сообщили, что погиб наш ученик.

Я с шумом втянул в себя воздух.

— Кто?!

— Я знаю, ты заболел… ты там не волнуйся…

— ВЕРА МИХАЙЛОВНА!!! — Я чуть не оглушил сам себя. — У меня ОРЗ, а не инфаркт! Что произошло?!!

Она с трудом справлялась со слезами, но мужественно продолжила:

— Леша Литвиненко из 11-А. Его нашли сегодня в парке… пока не понятно ничего… но говорят — самоубийство.

— ЧТО?!

Она замолчала, а мне стало тяжело дышать. Какое-то время я вообще не мог понять смысла ее слов. Самоубийство?! Черт возьми, как такое могло случиться?! Это же Литвиненко! Это же Мистер Школа-номер-пять! Ничего не понимаю…

— Да, милиция час назад приехала… говорят — застрелился.

— Сейчас буду.

Я бросил трубку и резко вскочил с кровати. После вчерашнего жара голова кружилась, меня здорово швыряло по комнате. Кое-как одевшись, бросился к школе, но меня все еще лихорадило, так что я плохо понимал, что происходит вокруг. Меня встретила гробовая тишина, никак не вяжущаяся с одним из самых любимых школьных праздников. В коридорах было пусто, на школу будто надели непроницаемый колпак, из-под которого не пробивался ни один звук — ни смех, ни вопли, ни крик учителей на непослушных учеников… Я бросился в учительскую.

— Добрый день… — я замер на пороге и по бледным лицам нескольких учителей понял, что сморозил нечто несуразное.

— Привет, — ко мне подошла только Юля, присев на край стола. — В курсе уже?

Я кивнул, до сих пор не понимая, как все происходящее может быть не каким-то нелепым розыгрышем.

— Милиция тут?

— Да, — она взяла журнал 9-В. — В кабинете директора. Я иду к своим сейчас — они сильно напуганы… Представляю, что творится в 11-А.

Да уж… я вот, например, даже представить не могу. Я подумал, что 11-А сейчас чувствует себя обезглавленным. Сюда бы, кроме того, подошли и другие эпитеты: деморализованные, испуганные, печальные…

— Алла Ивановна говорила, что в этой школе такого никогда не было, когда-то только выпускник один упал неудачно и долго в больнице лежал, — продолжала Юля, пока мы шли по тускло освещенному коридору. — В 2003, по-моему.