Irene - Эфффект линзы

Рабочий стол был без картинки. Обрадовало то, что в таком заброшенном районе существовал интернет. Открыв браузер, я полез в журнал посещений. Маша не часто пользовалась сетью, но все-таки у нее была пара любимых страниц. В основном, она сидела в одной из соцсетей, я кликнул на строчке с ее профайлом и, как и предполагалось, ни пароля, ни и-мейла не потребовалось — прошлый раз Маша забыла завершить сеанс.

Ее страница выглядела весьма странно. Несмотря на то, что некоторые сообщения со стены датировались позапрошлым годом, их было удручающе мало, как и друзей. Я полез в их список и с удивлением обнаружил, что ее зафрендили несколько обычных рекламных ботов. Другие пользователи скрывались под никами и аватарами-картинками, так что среди них, вполне возможно, были и ее реальные друзья, правда, идентифицировать их я никак не мог. В списке ее любимых аудиозаписей значились многие классические произведения, но все, как одно, минорные и трагические. Внизу нашлось несколько песен «Сплина», Найка Борзова, «Алисы», «Океана Эльзы», но и тут ничего радостного меня не ожидало — когда-то я и сам слушал такое, под печальное настроение. В заметках я обнаружил несколько стихотворений — правда, без обозначения авторства:

Да уж… Я бесцельно кликал по ссылкам на ее странице и вдруг передо мной развернулся список сообществ, в которых она числилась. Ольга Геннадьевна шумно вздохнула, намекая, что мое время истекло. Но я, не отрываясь, смотрел на экран.

«Мертвые странички: они никогда не будут в онлайне».

«Знакомства: хочу умереть, ищу подругу».

«Суицид и психоделика».

Этих групп было несколько десятков. Я замер.

— Вы там все?

— Почти.

Видя мое изумление, она наконец поднялась со своего места и наклонилась к компьютеру.

— Это что?

— Это темы, которыми активно интересуется Ваша дочь.

— Да? — ее лицо оживилось, щеки вдруг вспыхнули, и на мгновение проскользнувший на поверхность стыд внезапно сменился ошеломляющим гневом. Возмущенно выдохнув, Ольга Геннадьевна разразилась обвиняющей тирадой:

— О, Боже… Кошмар! Ну, все! Пусть только придет домой! Я ей задам! Я поговорю! Это ж надо… Это же… да еще и в школе учителя знают, позор какой… Ну, я слышала, что они в этом возрасте на разное горазды, чтоб только выделиться, но чтобы такое — и моя Маша… Ох и штучки! Пусть только придет! Я ее убью!

Никогда ни до, ни после этого момента я не чувствовал к человеку такого отвращения. В голове что-то взорвалось, и я с силой стукнул по столу.

— Прекратите! Вы не понимаете, что происходит?! Маше плохо! Это серьезно, она не шутит и не собирается никого позорить! И если вы хотите ее убить, стоит просто немного подождать — она сделает это сама!

На несколько секунд воцарилась такая тишина, что слышно было, как в соседнем дворе вдруг залилась лаем собака. Потом я продолжил уже более спокойным тоном:

— Понимаю, что вас может злить такое ее поведение. Но Маша не просто пытается привлечь к себе внимание — она действительно страдает. И сейчас ее нельзя ругать, бить, наказывать и что-то ей запрещать. Я очень вас прошу.

Карасева продолжала смотреть на меня, как на преступника, но вдруг зажмурилась и зажала рот рукой. По ее щекам покатились крупные слезы, одна за другой, безудержно, будто она не плакала много-много лет. Женские слезы обычно пугают меня до сумасшествия, но в этой ситуации я почувствовал облегчение — впервые эта странная женщина с каменным лицом казалась мне обычным — расстроенным, испуганным, живым человеком. Я побежал на кухню. Через пару секунд она за несколько глотков осушила стакан с водой и, захлебываясь, начала трясти мою руку.

— Это правда… правда опасно?! Но я не пойму… чего? Зачем она?!..

— Скорее всего, она просто задыхается без общения… вы знаете ее друзей?

Она немного отдышалась и покачала головой.

— Ну, Маша почти всегда дома сидит… ей просто некогда — я слежу, чтобы она училась… Я думаю, что если она поступит в областной лицей, то потом будет больше… шансов… на хорошее образование… Ну, там же и дисциплина… и учат лучше…