Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК

– Это другое дело, – Куприянов ожил. – Через полтора часа у входа в Смоленский гастроном. Буду ждать в машине.

Бирюков повесил трубку и стал собираться к выходу.

Водителем «Жигулей» оказался небритый малый, одетый в майку без рукавов и джинсы, обрезанные выше колен. Куприянов смолил сигарету за сигаретой, роняя пепел себе на грудь. На город уже опустились фиолетовые сумерки, вечерняя жизнь Москвы уже заканчивалась, а ночная еще не начиналась.

– Сначала я хочу увидеть свои деньги, – Куприянов облизнулся.

Архипов вытащил из бумажника две двадцатки и десятку, которые мгновенно исчезли в лапе хозяина машины.

– Этот ваш приятель, – последние два слова водила произнес с язвительной интонацией. – Он доехал до Лесного городка. Если хотите его встретить, быстрее добираться туда электричкой, а не на машине. Дом примерно в полутора километрах от станции. Я этот поселок неплохо знаю, у меня там бабец жила.

Куприянов согнулся, достал из бардачка блокнот и ручку, обсыпав табачным пеплом брюки пассажира. Быстро начертил на бумаге несколько каракулей, что-то написал, нарисовал стрелку и поставил крестик. Задумался и поставил еще один крестик.

– Тут название улицы, номер дома. И примерная схема, как быстрее дотопать от платформы.

– Что представляет собой эта дача? – спросил Бирюков, разглядывая рисунок. – Трехэтажные хоромы и фонтан во дворе?

– Ничего такого, – покачал головой водитель. – Дощатый забор. Из-за него выглядывает ржавая крыша. Все запущенное, старое. Заметно, что дача не принадлежит вашему приятелю. Это чужой дом.

– Почему вы так решили?

– Он слишком долго копался с замком. Выбирал ключ и все такое. Я успел развернуться в конце улицы, проехать обратно, а он только открыл калитку. Сразу видно: снимает дачу на лето. В Лесном городке таких курортников много.

На ужин Архипову достался половник каши и осклизлая сосиска второй свежести, пролежавшая целую вечность в полудохлом холодильнике. Панов, устроившись на табурете с другой стороны стола, лузгал семечки и дочитывал газетную статью о половых расстройствах у мужчин.

– М-да, – Панов сложил газету, горестно вздохнул и выругался. Видимо, тема половых расстройств была ему близка. – Жри, чего смотришь?

– Не хочу, – Архипов отодвинул от себя кашу.

– С вашего позволения я закурю? Если гражданин начальник не против.

Панов, ухмыляясь, достал из штанов пожелтевший чинарик, сжав его губами, чиркнул спичкой и пустил в лицо Архипова струю зловонного дыма, пахнущего не табаком, а свежими коровьими лепешками.

– Не возражаете, мать вашу?

Окно, выходившее на задний двор, было распахнуто настежь, ветерок шевелил занавеску, но вечерней прохлады не было и в помине. За забором на темном небе висел серп молодого месяца. В комнату долетал жаркий воздух, замешанный на дыме торфяных пожаров и сортирной вони. Дни бесконечного ожидания показались Архипову изощренной пыткой. Его по-прежнему не выпускали из этого старого, провонявшего мышами дома, кормили два раза в день какими-то отбросами, залежавшимися в сельском продмаге, выводили на двор под охраной. Несколько метров до будки туалета, сбитой из неструганного горбыля, и шагом марш обратно тем же маршрутом. Целыми днями он, пристегнутый цепью к спинке железной кровати, пролеживал бока или сидел за столом, листая страницы журналов «Огонек» пятилетней давности.

Панов, который тоже устал от ожидания, скрашивал убогий быт пивом, пасьянсом, да еще крутил ручку транзистора, искал в эфире блатную музыку. Когда надоедало слушать радио, вешал на гвоздь офицерский ремень, растягивал его и принимался точить самодельный ножик с плексигласовой наборной рукояткой. Видимо, это занятие доставляло ему истинное удовольствие. Панов трогал подушечкой пальца заточку острого, как бритва, клинка, отрицательно мотал головой и снова принимался за дело. Обуреваемый какими-то своими мыслями, он смотрел на пленника, как на обезглавленную, но еще живую курицу, и цедил сквозь губу: «Скоро тебя, паря, посадят на пику. Ой, больно будет. Такие дела… А ведь мы почти подружились».

Иногда Панов задавал вопросы, которые поставили бы в тупик философа. «А ты кто?» – вдруг спрашивал Панов. Архипов долго молчал, собираясь с мыслями, не зная, что сказать. «Ты никто», – самому себе отвечал Панов и принимался точить ножик. По утрам он приносил из сеней ведро воды и тряпочку, чуть больше носового платка. Отстегивал пленника от цепи, показывал пальцем на ведро: «На вот, помантуль немного». Панов ложился на койку и, сплевывая на пол шелуху семечек, смотрел, как Архипов ползает по крашеным доскам. Панову доставляло удовольствие наблюдать, как хозяин картинной галереи, засучив брюки, стоит на коленях возле кровати, стирая носовым платком его плевки. «Эй, жопа, тебе не скучно? – во всю глотку орал Панов, будто перед ним ползал слабо слышащий человек. – Может лабухов с гитарами позвать?» И покатывался со смеху.