Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК

Сегодня выдался хлопотный и суетный день, но Бирюков не чувствовал усталости. Утром он побывал в торговом центре «Сударушка», забрал фальшивки, хранившиеся у бывшей жены.

Вера посмотрел на Бирюкова с плохо скрываемой жалостью. «Я вижу, ты снова собираешься в тюрьму, – сказала она. – На этот раз надолго». «Все возможно в этом мире, – философски заметил Бирюков. – И тюрьма в том числе. Но если сегодня у меня все получится, я оплачу столик на двоих в ресторане „У Максима“. Для тебя и твоего мужа Тофика. Уверен, вы славно посидите». «Договорились, – усмехнулась Вера. – А если ты пролетишь, я оплачу пару тюремных передач. Или твои похороны». На том и расстались.

Темный фургон «Газель», мигнув стоп-сигналами, остановился на обочине. Бирюков, шлепая по лужам, прошел десяток метров, открыл дверцу. Дашкевич сидел на водительском месте и нервно барабанил пальцами по рулю.

– Деньги при тебе? – спросил он.

– В сумке. А теперь выходи. Я хочу посмотреть, что у тебя там в грузовом отсеке.

Дашкевич открыл дверцу, спрыгнув на асфальт, обошел фургон спереди, остановился.

– В левом кармане моего плаща пушка, – предупредил Бирюков. – С близкого расстояния я не промахиваюсь даже в мелкие цели. Тебя положу первой же пулей. Если что-то идет не так, стреляю без предупреждения. Повернись ко мне спиной. Облокотись на машину.

Пришлось повиноваться. Действуя правой рукой, Бирюков расстегнул куртку Дашкевича, пошарил по боками, провел ладонями по бедрам, вытащил из-под ремня пистолет «Люгер».

– А это что такое? Разве я велел тебе привозить оружие?

– Это так… Ну, на всякий случай.

Бирюков бросил пушку в канаву, полную дождевой воды.

– Заберешь ствол на обратной дороге, – сказал он. – Теперь открывай грузовой отсек.

Дашкевич залез в карман, вытащил ключи. Открыв замок, распахнул дверцы грузового отсека. Бирюков достал из сумки фонарь и посветил в темноту. Пара лопат, несколько пустых джутовых мешков, емкость из-под машинного масла, резиновые сапоги, две металлические скамейки, привинченные к полу.

– Хорошо, – Бирюков захлопнул дверцы, запер замок. – Теперь садись на пассажирское место. Машину поведу я.

Через минуту фургон тронулся с места. Несколько километров проехали по освещенному шоссе, затем свернули в сторону какого-то поселка. Еще пару километров дорога шла лесом, затем потянулись бесконечные вспаханные поля, у горизонта мерцали далекие огоньки населенных пунктов. Фургон раскачивался из стороны в сторону, подвеска жалобно скрипела. Дашкевич сосредоточенно смолил сигарету за сигаретой, стряхивая пепел себе под ноги, и вздыхал. Недобрые предчувствия копошились в душе, словно крысы в помойной яме.

– Что за машина сзади? – спросил Бирюков. – Мы ведь твердо договорились, что ты приедешь один.

– Откуда я знаю, что за машина, – Дашкевич опустил стекло и выплюнул окурок. – Вроде «Форд Таурас» песочного цвета. Увязалась и едет…

– Сейчас я остановлюсь, достану ствол. И повторю свой вопрос.

– Это мои парни, – поморщился Дашкевич. – Просто приглядывают за мной. Не хочу лечь в землю рядом с Серегой Ремизовым. Я должен иметь хоть какую-то страховку. А тебе не мешает знать: если со мной что-то случиться, живым тебе не уйти.

– Сколько их?

– Двое.

– Позвони и скажи, чтобы не подъезжали близко. Когда приедем на место, пусть зажгут свет в салоне и не высовываются из машины. Иначе…

Дашкевич вытащил мобильник, потыкал пальцем в кнопки.

– Сеня, ты? – спросил он, передал слово в слово приказ Бирюкова и добавил. – А то мой приятель вооружен и немного нервничает. И я не хочу, чтобы все кончилось кровью. Понял?

Перевалило за полночь, когда Дашкевич, кое-как раскидав лопатой землю, вытащил из неглубокой ямы труп. Вдвоем ухватив тело за ноги и за руки, потащили к фургону. Подогнать машину к могиле мешал молодой березняк, разросшийся по обочинам дороги. Моросил дождь, где-то вдалеке у самого горизонта, над темной полосой леса, вспыхивали далекие зарницы. Там бушевала настоящая гроза.

Поднявшийся ветер приносил с собой раскаты грома, он дул с такой силой, что Дашкевич бросал свою страшную ношу и хватался за тонкие стволы берез, чтобы не упасть. Труп, покрытый коркой мокрой глины, оказался очень тяжелым и таким скользким, что руки не удерживали складки одежды. Покойник вырывался, снова падал на землю. Дашкевич, перепачканный грязью с ног до головы, кряхтел и тяжело стонал, в который раз приподнимая тело. Но сделав пару коротких шагов, вновь терял равновесие, бросал труп и хватался за березы.