Марина Ефремова - В омут с головой

— Но ты, кажется, семейным праздникам предпочитаешь общество своих друзей?

— Ты имеешь в виду нашу «банду»? Я не предпочитаю, у меня просто нет выбора. Либо дома с их родителями, либо вне дома с детьми. Про нас говорят: золотая молодежь. Только это все фуфло. Просто у нас есть деньги, а у родителей связи. Мы не дружим, мы просто тратим вместе деньги.

— Не свои.

— Да, не свои. Но какая разница? Знаешь, я в последнее время понял, что деньги — любые, свои, не свои — сами по себе радости не приносят. И смысл не в том, чтобы иметь много денег — украсть, заработать, получить наследство, а потом их тратить на удовольствия для себя любимого. Нет. Смысл жизни совсем в другом.

Лина сняла со стола зеленую скатерть, свернула ее, разложила салфетки, расставила посуду и, усевшись за стол, пристально посмотрела на Алешку, спросила:

— И в чем же, по-твоему, смысл жизни?

— Не скажу.

— Лихо! Рассуждал, рассуждал, а как до дела, так в кусты. Ох, да ладно, садись тогда чай пить.

Алешка отодвинул стул, приготовился сесть, и тут зазвонил телефон. Лина вскочила и побежала к телефону, а Алешка так и остался стоять.

— Да, бабушка, что случилось? Ты справишься сама или мне тоже прийти? Хорошо. Ладно. Не знаю, подожди, спрошу. Бабушка спрашивает, ты останешься у нас ночевать или пойдешь домой?

Алешку смутил такой вопрос: он не знал, что ответить, и неопределенно крутил головой. Лина истолковала это по-своему:

— Останется, хорошо. — Она положила трубку и, повернувшись к Алешке, сказала: — Надежде Павловне стало плохо, бабушка останется у нее на ночь. Ты можешь ночевать на веранде. Я постелю тебе там на диване.

Алешка стоял, глупо улыбаясь, ему показалось, что какой-то добрый волшебник, читая его мысли, исполняет его желания. Он вдруг почувствовал необычайную свободу, будто ему разрешили делать то, что всегда запрещалось. Он не стал садиться за стол, подошел к Лине, неловко, негнущимися руками обнял ее. Потом, преодолев робость, обнял ее сильнее. Она не противилась, но и не отвечала нежностью: просто стояла, опустив руки и низко наклонив голову. Двумя руками он поднял за подбородок ее лицо, несколько секунд разглядывал его, потом поцеловал в губы, сначала робко, несмело, слегка прикасаясь своими губами к ее, потом поцелуй стал страстным. Он взял ее на руки и понес к дивану. Она робко обняла его за шею и положила голову на плечо. Он бережно опустил ее на диван и сам опустился рядом на колени, целуя ее губы, глаза, шею; спускаясь все ниже и ниже, он расстегивал пуговицы на ее одежде, пьянел от аромата ее кожи, наслаждаясь ее упругостью. Он плохо контролировал себя, но отчетливо ощущал только одно желание — он хотел эту женщину, и все. И не существовало на земле силы, способной остановить его в эту минуту. Его подстегивало желание Лины, он ощущал его. Она была готова отдаться своим желаниям, но отчего-то противилась им. Алешка объяснял это ее замкнутостью и строгостью и не давал перевести дыхание, продолжая настойчиво ласкать ее. У Лины лишь хватало сил, чтобы тихо повторять шепотом:

— Алеша, остановись, не надо. Пожа…

Алешка пытался расстегнуть ее джинсы, не слушая ее, он проклинал того, кто ввел эту моду для женщин — носить джинсы. Наверняка их придумали феминистки, чтобы мужчинам труднее было…

Лина из последних сил, закрывая тело руками, старалась воспротивиться его желанию, но он будто не замечал ее слабого сопротивления, продолжал и продолжал раздевать ее. Наконец ему удалось стащить с нее брюки… это было так грубо, неэстетично. Лина прикрыла ладошками лицо, и Алешка расценил этот жест как показатель излишней скромности девушки. Теперь ему ничего не мешало целовать ее всю, целиком. Этому занятию он и предался со всем пылом своей неистовой страсти.

Целуя Лину, он не пропускал ни одного сантиметра на ее хрупком теле, шее, груди, животе, ногах… В какой-то момент, внезапно отпрянув, он стал присматриваться к ее бедрам и наконец увидел то, что всегда так скрывала Лина, чего стеснялась всю свою жизнь, предпочитая брюки и длинные юбки. Обе ее ноги, от паха до щиколотки, были покрыты послеоперационными рубцами разной длины, ширины и формы. Это зрелище подействовало отрезвляюще. Сонм мыслей пронесся в его голове в одну секунду; он оторопело глядел на ее ноги и бережно трогал пальцами шрамы. Он понял Лину, понял ее состояние. Остановился на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы прийти в себя: она схватила свои джинсы и выбежала из комнаты.