Марина Ефремова - В омут с головой

Все, кроме водителя, бросились разнимать дерущихся. Алешка помог матери и дяде Паше оттащить Ольгу Степановну, потом протянул руку Михалычу. Тот поднялся, вытирая кровь с расцарапанного лица, посмотрел на Ольгу Степановну и тихо, странно трезвым голосом проговорил:

— Это ничего, я понимаю. Это ничего.

Он приосанился, шмыгнул носом и пошел к своей сторожке. Но остановился, услышав, как Ольга Степановна, сделав несколько шагов, обернулась и, посмотрев на Алексея, прошипела:

— Это ты, это вы! Вы оба. Душегубы. Я убью вас, обоих убью!

— Оля, не надо, — проговорил дядя Паша. — Пойдем домой, пойдем.

Ольга Степановна дала себя увести мужу. Они пошли по лесной дорожке, муж обнимал жену за плечи, и видно было, как две седые головы склонились друг к другу.

Алешка, глядя на них, вспомнил песню, которую часто слышал, но никогда не вслушивался в смысл ее слов:

Наверное, поэт писал о таких вот, любивших друг друга всю жизнь, но так и оставшихся одинокими.

Михалыч безвольно махнул рукой и поплелся в свое убежище. Светлана Арнольдовна разговаривала с водителем около двери сторожки.

Алешка продолжал стоять один на том месте, где произошла стычка. Ему не нравился такой поворот событий. Мало того, что он страху натерпелся, так еще опять попал в обвиняемые. Главное, непонятно, почему Ольга Степановна обвиняет его и Михалыча? И в чем? Что именно она имеет в виду? Или они оба просто попали под ее болезненный взгляд? Тогда минут через пять она начнет обвинять в смерти ее любимого Илюшеньки и еще кого-нибудь. Любой прохожий, встретившийся ей по дороге домой, станет душегубом. Любой сосед! А если ей вздумается направить свой гнев на маму или отца? Ей наверняка кажется, что весь белый свет на нее ополчился. А мама говорит, что она не опасна. Ну, уж нет, лучше держаться от нее подальше.

Мама тем временем, закончив разговор с водителем, забрала из машины оставшиеся там сумки и зонтики и подошла к Алеше. Машина развернулась и поехала обратно в город, так и не воспользовавшись гостеприимно распахнутым въездом.

— Надо было его сразу отпустить, не пришлось бы тогда и Михалыча будить. Может, и драки бы не случилось, — проворчал Алешка, глядя вслед уезжающему автомобилю.

— Знать бы, где упасть, соломки бы подстелил, — изрекла мама, вручая Алешке часть вещей. — Помоги-ка мне лучше. И не ворчи, молодой еще.

— Как скажешь, родная, — согласился сын. Он взял из рук матери все вещи, забранные из машины. Светлана Арнольдовна оставила себе только свою сумку, зонт и черный платок, который только что сняла с головы.

Они пошли по той же дорожке, по которой несколько минут назад удалились старики Орловы. Здесь, загородом, воздух был свежий, пахло хвоей. После всего происшедшего прогулка подействовала ободряюще.

— Алеша, — прервала его молчание мать. — Я завтра уеду в Москву, хочу встретиться с профессором Зайцевым.

— Из-за Ольги Степановны?

— Да. Попробую договориться, чтобы ее положили в их клинику. Это все же не психушка районного масштаба. И уход, и лечение, и режим не тюремный. Жалко ее, она потеряла последнее, за что держалась в этой жизни.

— Почему последнее? А муж? Сколько лет они вместе?

— Муж? Ах, Павел Николаевич, да, конечно, но для женщины все же главнее ребенок.

Алешка не стал спорить с матерью, но остался при своем мнении.

— Ты, если хочешь, можешь поехать со мной, — сказала Светлана Арнольдовна.

— Нет, я останусь. У меня тут кое-какие дела наметились.

— У тебя дела? Ну, наконец-то, а с кем, если не секрет?

— Нет, не секрет. Помнишь, со мной в классе учился Славка Корольков? Он у нас часто бывал. Физикой увлекался, все подряд чинил. Ну, помнишь, у нас еще видеодвойка полетела, кассету «закусила». А Славка пришел, раз-раз и готово. Все работает. Я думал, он телемастером станет или инженером в крайнем случае. А он учудил, шкрабом стал. Я его на похоронах встретил.

Пока Алешка рассказывал, лицо Светланы Арнольдовны отразило мучительный процесс вспоминания, затем, видимо, «процесс пошел», и она радостно закивала головой.

Они подошли к воротам дачи. И в доме и во дворе стояла тишина. Стариков не было видно, либо они еще гуляют, либо ушли к себе. Орловы занимали в доме две небольшие комнатки с отдельной кухней, санузлом и входом со стороны хозяйственного двора. Их квартира также имела внутренний проход в хозяйскую часть дома.