Марина Константинова - Тридцать три несчастья

Первым заговорил Клюквин:

— Любовь Николаевна, вас шантажируют?

Вопрос был неожиданным, но Ревенко уже успела взять себя в руки, закурила.

— Да вы с ума сошли!

Мобилизовав весь свой скудный актерский опыт, она закинула ногу на ногу и даже улыбнулась.

— Откуда такое бредовое предположение?

— Мне кажется, вы только что говорили с сыном. Его ведь Николаем зовут?

— Все-то вы знаете… Да. Говорила с сыном. Вам-то что?

— Почему же вы так кричали?

— У него каникулы. Мальчик живет на даче у приятеля. Плохо слышно.

— И поэтому вы спросили: «А разве он не у вас?» — От проницательного Клюквина не ускользнул ни один нюанс разговора.

— Да что такое, черт возьми! Да! Я спросила, имея в виду их пса. Меня попросили с ним погулять.

— Кто попросил? Сын?

— Да, сын. Ну, то есть хозяева.

— Не вяжется как-то… Выходит, хозяева на даче, а собаку в Москве оставили?

— Да откуда мне знать их дела! Просто попросили, и все!

— И это из-за собаки вы так разволновались?

— Послушайте, — Любка начинала заводиться. — Я соскучилась по сыну. И поэтому взволнована. Отстаньте от меня! Спрашивайте о вашем деле и не лезьте в мою личную жизнь! Что еще вы хотите знать? — Любане казалось, что она кричит, но на самом деле она почти шептала.

— Адресочек не подкинете?

— Какой адресочек? Чей? О чем вы? — Она не представляла, как будет выкручиваться, и тянула время.

— Да собачников этих беспечных. И московский, и дачный, если можно.

— На даче я у них не была, не знаю, где это. И на московской квартире тоже.

— А как же бедный песик?

— А никак. Связь прервалась, не успела я адрес спросить.

— Любовь Николаевна, вы меня, конечно, извините, но вы черт знает к кому ребенка отпускаете.

— Не ваше дело, — огрызнулась Любанька.

— Как я понимаю, фамилии этих хозяев вы тоже не знаете.

— Отстаньте.

Продолжать беседу в подобном тоне становилось бессмысленно, и, решив про себя сегодня же собрать все сведения о семействе Ревенко, Клюквин стал прощаться.

— Ну, что ж, Любовь Николаевна, я вижу, вам уже лучше. Давайте сделаем паузу. Вы пока подумайте хорошенько, а я зайду к вам завтра и тогда…

— Нет! — испуганно вскрикнула Любка. Еще не хватало, чтобы он приперся завтра, этого она допустить не могла.

— Как? Вы разве не хотите повидаться? Почему? — искренне расстроился Александр Владимирович, скрыв под очками лукавую усмешку.

— Я завтра не могу. У меня дела.

— Ах, вот как… И все-таки я настоятельно рекомендую вам завтра никуда не отлучаться. Вы еще слабы. А я непременно вас проведаю. Итак, до завтра?

Любка поняла, что попалась. Этот настырный дядька ни за что не оставит ее в покое, пока она не даст ему какую-нибудь зацепку. Она потянула его за рукав пиджака и усадила обратно на диван.

— Извините меня. Я все расскажу. Спрашивайте.

— Вы не ответили, где ваш муж.

— Что-что? — Любаня уставилась на Клюквина, часто заморгала, в носу у нее защекотало, и она безудержно расхохоталась. — Я разве не сказала?! — продолжала она закатываться, утирая рукавом халата выступившие слезы. — Александр Владимирович, голубчик! Я не сказала?! — Любаня перешла на тоненькое повизгивание.

Она зашлась в хохоте и кашле, и Клюквин не на шутку перепугался. Он резко поднялся из-за стола:

— Так. Я вызываю «Скорую». — Он взялся за телефон.

— Ой, да бросьте вы… Не надо. Я сейчас… — Люба допила воду из стакана и просветленно взглянула на следователя. — Муж… меня… бросил, — как-то радостно сообщила она. — И я ничего о нем не знаю.

— Когда? — спросил Клюквин.

— Да уж лет десять как, — продолжала улыбаться Люба.

— Подождите… Я не понял…

— А чего тут понимать? Жили как чужие. У нас, как теперь принято выражаться, виртуальная семья.

— Нет, Любовь Николаевна, давайте поконкретней. Когда в последний раз вы видели своего мужа?

— Утром шестнадцатого июля.

— Какого года?

— Вы что, идиот? — она покрутила пальцем у виска. — Этого года, этого, две тысячи первого.

— Вы, наверное, правы. Я что-то пока не пойму. А зачем он с вами встречался? Он как-то объяснил?

— Конечно. Проснулся и жрать потребовал.

— Хотите сказать, он у вас ночевал?

— Александр Владимирович, вы меня, ради бога, простите. Про десять лет я образно выразилась. Шестнадцатого июля он от меня ушел.

— Любовь Николаевна, вы меня с ума сведете. Я ведь с вами о двух убийствах разговариваю, а вы прямо как девчонка, честное слово. За дурака меня держите?