Присмотревшись, Любаня нашла, что он похож на лорда Байрона. Благородный профиль, копна темных волос, статная осанка, аристократическая пластика. Даже сигаретой, зажатой в длинных пальцах, он затягивался как-то по-особенному, не так, как все, и деликатно выпускал дым в сторону, а не в лицо приставучим собеседникам. Ее распирало любопытство, была в нем некая демоническая тайна. Но она не осмеливалась расспрашивать о нем, боясь спугнуть пошлым ответом или циничной ухмылкой какое-то робкое чувство, теплой волной поднимавшееся в ее душе.
Охваченная эйфорией, Любаня не удивилась, когда к ней подвалил жирный критик из популярной молодежной газеты и, бегая по ней глазками-буравчиками, ласково прихватил ее под локоток и отвел к окошку.
— Дорогая моя, я, к сожалению, не видел спектакля, но все только о вас и говорят. Вы, голубушка, подаете огромные надежды. Непременно буду на премьере и обязательно напишу в статье о вас. Вы, милочка, не только хорошая актриса, но и очень красивая женщина и превосходная хозяйка. Поделитесь секретом, как вы все успеваете?
— Да нету никакого секрета. — Любка аккуратно сняла со своего бедра его пухлую лапу. — Я ночью их пекла. Просто попросила в буфете, чтобы подогрели в духовке. Вот и все.
— Вы прелесть, — растекся критик.
— А что касается роли…
Вдруг раздался густой гитарный перебор, и кто-то выкрикнул:
— Любаня, спой!
Любка осеклась на полуслове и не поверила своим ушам. Никто, кроме домашних, никогда не просил ее об этом.
— А и вправду, Любаша, спой. Пожалуйста, — обратился к ней Скорик. — Я только слышал, что ты поешь, но никогда не слышал как. К сожалению… Видно, это мой режиссерский промах. Я, наверное, упустил что-то важное.
Любка растерялась и заметалась раненой птицей, неловко прикрываясь подносом с пирогами.
— Пожалуйста, Любочка, спой! — Возбужденная Галка Белякова, сверкая влажными, раскосыми глазами, отняла у нее поднос, кто-то молниеносно перехватил его, Галка нежно взяла ее за руку и вытащила на середину гримерной.
Любанька испуганно озиралась и вдруг увидела Сашку Либерзона — гитариста из оркестра. Когда-то она помогала ему разучивать романсы из спектакля «Банкрот», которые исполняла Нателла Герасимовна. Любка втайне надеялась, что скоро их знание пригодится и ей самой. Любка подошла к Либерзону, склонилась над ним, тихонько задала тональность. Но тот поковырялся в струнах и беспомощно развел руками. Все затихли. Те, кому не досталось стульев, расселись прямо на полу, кто-то поднес ей стакан с водкой. И так ей захотелось еще раз сверкнуть в этот волшебный вечер, что она, сама от себя не ожидая такой смелости, сделала глоток и, даже не закашлявшись, решительно объявила:
— Я буду петь а капелла.
Никто не возражал. Любка собралась с духом, взяла дыхание и глубоким меццо-сопрано затянула:
Не корите меня, не браните.
Не любить я его не могла.
Полюбивши же, все, что имела,
Я ему одному отдала.
Воцарилась гробовая тишина. Ребята влет поняли, о чем она поет. Все знали ее ситуацию, но ни при каких обстоятельствах Любаня ни с кем не делилась тем, что с ней произошло. Это раньше она направо и налево болтала о своем мифическом романе с Алтыновым, но после того как родила сына, замкнулась и закрыла эту тему навсегда. Это была первая Любанькина прилюдная исповедь. Вряд ли она решилась бы на такое на трезвую голову. Даже у злой на язык Соловьевой намокли глаза, а верная подруга Галка Белякова подползла поближе к Любане, чтобы в критический момент утащить ее в коридор. Но Любаня уже никого не видела и не слышала. Все в ней перевернулось, она говорила сама с собой. Глаза ее стали совершенно прозрачными, но голос не дрогнул, красиво выпевая каждую ноту, и ни одна предательская слеза не скатилась по щеке.
— Посмотрите, что стало со мною,
Где былая моя красота… —
пронзительно продолжала Любанька.
И вдруг мощный аккорд подхватил ее, поддержал, и ее бархатный голос слился с гитарой:
— Где румянец, что спорил с зарею,
Где волнистых кудрей густота.
Любка хотела было продолжить, но гитара зажила своей жизнью, исполняя роскошный проигрыш. Любаня подняла глаза и увидела Кирилла. Он тонкими пальцами перебирал струны и глядел на нее в упор. Его правая нога отстукивала ритм, и он незаметно кивнул ей, когда нужно было вступить. Она уловила такт, запела, и они уже не отрывались друг от друга:
— Я готова забыть свое горе,
И простить ему все его зло.
Не корите ж меня, не браните.
Мне и так тяжело, тяжело.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу