Марина Константинова - Тридцать три несчастья

Кирилл не смеялся. Он с нескрываемым отвращением смотрел на Богачеву, мечтая о том дне, когда он наконец от нее избавится.

— Да ладно тебе, Кирюша, ну с кем не бывает… — Женька глупо хихикала, рассчитывая сгладить позорное впечатление.

— Котюня! — в бешенстве заорал Кирилл. — Ко-тю-ня!

Он брезгливо взял тарелку с остывшими оладьями и швырнул ее Женьке под ноги:

— Сама жри блины свои!

Женька совершенно растерялась, на глазах у нее выступили слезы, и она тихо пролепетала:

— И не блины это вовсе, это оладушки… Любовь Николаевна говорила, что ты любишь…

— Дура! — взревел Кирилл.

Женька заплакала и ушла в спальню.

Кирилл выкурил сигарету и взял себя в руки. Ссориться с Богачевой ему сейчас было совершенно ни к чему. Он нехотя поплелся за ней.

— Извини, солнышко, — он прилег рядом и обнял Женьку за шею. — Ну, прости, прости, прости, — он нежно целовал ее в висок. — Я не хотел, просто чертовски устал, ну и сорвался на тебя. И потом, когда ты вспомнила о ней…

— Вот ты все злишься, злишься, а между прочим… — рыдала в подушку Женька, — ее ведь тоже жалко. Чудом просто жива осталась после такой аварии…

— Ты что сейчас сказала?.. — Кирилл привстал.

— Ах, боже мой, ты же не знаешь. В больнице она. Разбилась на «Тойоте» своей.

— Когда?! — Кирилл развернул ее лицом к себе.

— Да с неделю уже как, — растирая слезы, всхлипывала Женька.

— Да что же ты раньше-то молчала?! Правильно Былицкий говорит — мозгов у тебя, как у селедки, два грамма на всю стаю.

— Я же не знала, что для тебя это важно. Ты же сказал, что давно разлюбил ее…

— Да при чем тут любовь?! Дура! Вот дура! — возмущался Кирилл.

Он оттолкнул ее от себя, сел на постели и, затаив дыхание, спросил:

— И… как она?..

— Да вроде ничего, — шмыгнула носом Женька. — Бог спас. Говорят, дня через два-три выпишут. А машина-то вдребезги.

— Так… — Кирилл отстранился, пересел в плетеное кресло и в темноте произнес: — Похоже, сбылась твоя мечта — недельку здесь еще поживем, а может, и больше. Отъезд слегка откладывается.

— Ты что задумал? — встрепенулась Женька. — Как откладывается? Почему?

— Завтра же позвони Катьке, узнай, когда ее выпишут. От этого зависит наш отъезд. Поняла?

— Нет. Но я позвоню. Если честно, я сама волнуюсь.

— Не волнуйся, детка.

Кирилл успокоился, поцеловал ее, укрыл стеганым одеялом и вышел в кухню. Он достал из холодильника запотевшую бутылку водки. Налил себе полный стакан, отрубил ножом толстый кусок колбасы и приготовился было выпить, но тут в дверях появилась все еще всхлипывающая Женька:

— Кирюша…

— Чего тебе?

Кирилл вздрогнул, словно его застали за чем-то неприличным, и обернулся, держа в одной руке стакан, а в другой нож с нанизанной колбасой.

— Я все-таки боюсь уезжать…

Женька сделала несколько неуверенных шагов к нему, но, напоровшись на его свирепый взгляд и заметив нож, робко присела в отдалении на табурет.

Кирилл выпил уже без всякого удовольствия, ловко подбросил вверх кусок колбасы и умудрился поймать его ртом. Женька даже не улыбнулась. Скроив скорбную физиономию, она подперла щеку кулаком и по-старушечьи запричитала:

— Я прямо не знаю… Как мы там будем? Что с нами будет?

— Бу-бу-бу… — передразнил ее Кирилл с набитым ртом. Наконец прожевав, он смог ей ответить: — Слушай, мать, хорош канючить. Я тебе уже пятьсот раз объяснял — все будет, как надо. У Борьки Миронова классный театр в Гамбурге, он ждет тебя с удовольствием. Он видел тебя в дипломном спектакле, ты ему жутко понравилась. Тем более я с ним договорился — никакого показа не будет. Возьмет с дорогой душой.

— Ну да… Может быть… Но все как-то внезапно, — продолжала сомневаться Женька. — Ты же сначала про Лондон говорил, теперь вот Гамбург, а поедем почему-то в Прагу…

— Солнышко, не прикидывайся, пожалуйста, еще глупее, чем ты есть. Ты прекрасно понимаешь, что через Прагу легче оторваться. А то, что в Лондоне сорвалось, я не виноват, туда визу хрен получишь.

— Но я же не знаю немецкого, — пригорюнилась Женька.

— Можно подумать, что английский для тебя родной, — заржал Кирилл. — Учи. Кто тебе мешает? К тому же у Борьки пластический театр, ему твоя правильная немецкая речь на фиг не нужна. Между прочим, у него все девки, то есть, извини, актрисы, из Молдовы и Украины. С ними-то, надеюсь, ты быстро общий язык найдешь. А в сентябре сразу мотанешь на гастроли.

— Ты не говорил, — удивилась Женька. — А куда?

— Жопой резать провода!